— Тебе есть, что терять, — продолжил Романов, ничуть не обращая внимания на мое ворчание. — Но ты можешь хотя бы представить, сколько людей отдали бы все за ту возможность, которую ты только что легко и непринужденно отверг?
— Старики… без обид. Инвалиды. — Я загнул сразу два пальца. — Неизлечимо больные…
— …те, кто никак не может принять свое тело, пол, возраст или социальный статус, — подхватил Романов. — Эскаписты. Неудачники. Адреналинщики, искатели приключений, взбунтовавшиеся подростки… в конце концов, поклонники фэнтези во всех его проявлениях. Этот список можно продолжать бесконечно. — Романов несколько раз сжал и разжал пальцы на обеих руках. — Я уже не говорю о том, что в вирте ты полностью застрахован от болезней, войн, падения астероида или наркомана, который зарежет тебя в парадной за мобильник и пару сотенных бумажек… Иными словами, в вирт пожелают сбежать все — рано или поздно.
— Ну и что? — Я подложил ноги под себя, усаживаясь по-турецки. — Равные возможности для всех…
— …бесплатно, чтобы никто не ушел обиженным? — Романов удостоил меня очередного снисходительного взгляда. — Антон, ты рассуждаешь, как строитель коммунизма. Рано или поздно человечество все равно придет к бессмертию — но сейчас мы к нему попросту не готовы — даже в такой форме. Представь себе, кто заполнит вирт в первую очередь! И вот все это ты хочешь увековечить?
— Попахивает сегрегацией, — поморщился я. — А как же права человека?
— Поверь мне, Антон, именно о человечестве я сейчас и думаю больше всего. — Романов развел руками. — Если бы я знал, что информация просочится… Ты же понимаешь, что мое изобретение может грохнуть весь мир? И не этот, а настоящий!
— В таком случае, вы изобрели атомную бомбу, Алекс.
— Нет, Антон. — Романов протяжно вздохнул. — Я изобрел кое-что куда хуже атомной бомбы. И именно поэтому я хочу остановить все это — и прошу тебя помочь.
— Как? — Я снова потер виски. — Что я могу сделать? Здесь не поможет даже десять «Светочей». Джинн уже вылетел из бутылки — и даже вам не под силу засунуть его обратно.
— И ты снова прав. — Романов опустил голову. — Мои алгоритмы уникальны и сложны, но воспроизвести их все-таки реально. Но сейчас они отстроены только в этой системе. Ты сможешь отбросить исследования лет на десять назад… Знаешь, что будет, если этого не сделать? Если мы проиграем?
— Конец реальному миру, — отозвался я. — «Гардарика», наполненная йотун знает кем, и во главе всего этого балагана — Павел Викторович с Клинком Всевластия.
— И это при не самом плохом раскладе, — кивнул Романов. — Нравится тебе такое будущее, Антон?
— Нет. И, видимо, именно поэтому я должен вам помочь, да? Но что я могу сделать?
— Об этом мы поговорим чуть позже. У меня теперь есть все время мира — и того, и этого. — Романов поднялся на ноги. — А вот у тебя его сейчас уже нет.
— Что?.. Какого…
— Просыпайся, Антон.
Глава 2— Просыпайся, ярл.
Я открыл глаза… И, естественно, Гримнира-Романова уже не увидел. Таинственный старец исчез без следа — как и в нашу прошлую встречу — и вместо него надо мной появилось лицо Рагнара. Хмурое и озабоченное — если не сказать тревожное. Я искренне надеялся прожить хотя бы остатки этого дня без происшествий — но, похоже, не судьба…
— Пойдем, боярин. — Из-за плеча Рагнара высунулась борода Третьяка. — Сам Мстислав Радимич пожаловал. Говорить желает.
Ну, если желает — значит, надо идти. Я уцепился за могучую клешню Рагнара и с кряхтением поднялся на ноги. О стреле, оставившей в моем теле чуть ли не сквозную дыру, сейчас напоминали только иконка дебаффа и не до конца откатившаяся полоска здоровья. Расовая регенерация, мастерство Златы и Беркана почти закончили свою работу — но не прыгать же зайцем перед неписями. Это уж точно вызвало бы кучу ненужных вопросов. Все без исключения жители «Гардарики» при каком-никаком лечении за сутки или двое оправлялись от самых страшных ран — но уж точно не за несколько часов. Так что и мне приходилось кряхтеть и морщиться, изображая давно ушедшую боль. Рагнар и Третьяк поддерживали меня под руки, но вскоре отпустили — видимо, шагал я достаточно уверенно. Да и негоже представать немощным ни перед князем…
Ни перед воеводой. Я разглядел еще два паруса с Рарогом, неторопливо проплывающих над верхушками шатров — похоже, князь прибыл по реке, но еще не успел сойти на берег — а вот Ратибор дожидался нас около лагеря. Когда мы с ним впервые встретились, я валялся на залитой кровищей палубе со стрелой в брюхе, так что ни пообщаться, ни даже толком рассмотреть княжеского воеводу не смог — но теперь уже ничто не мешало пялиться, сколько влезет.
— Чего уставился, боярин? — проворчал Ратибор. — Будто я девица красна…
Особой злобы в его голосе, впрочем, не было. А я не смог удержаться и улыбнулся — настолько забавной мне показалась только что придуманная ассоциация.
«Рерик на минималках».
Всего трех слов оказалось достаточно, чтобы целиком и полностью описать княжеского воеводу. Та же могучая стать и грозный взгляд, точно такая же окладистая седая борода поверх пластин брони… Да и сама броня чем-то напоминала доспех Рерика — с поправкой на местный колорит. Вместо секиры склафский двойник сэконунга носил длинный каплевидный щит, сейчас оставленный у ближайшего шатра, и здоровенную булаву на поясе. Закрепленный на примерно полуметровой рукояти шипастый металлический шар весил, наверное, килограмм семь — и все же я почему-то не сомневался, что Ратибор умеет орудовать им достаточно быстро… Проверять уж точно не хотелось. Попадешь под такую штуковину — и все. Не спасет ни шлем, ни броня, ни даже вовремя подставленный щит. Пробить сталь или дерево такая калабаха, может, и не пробьет, но без особых проблем превратит в кашу все, что под ними.
Но забавляло меня, разумеется, не это. При всей своей стати и немыслимой силище аж в одиннадцать единичек, ростом Ратибор уступал даже мне — а уж великана-Рерика был ниже примерно на две головы, из-за чего при огромных плечах казался чуть ли не квадратным. Впрочем, едва ли кто-то из бояр или дружинников отваживался посмеиваться над могучим воеводой. Проглядывало в нем что-то от былинного Ильи Муромца — старшего из богатырей. Не удивлюсь, если Ратибора гейм-дизайнеры в свое время «выводили» вручную — уж очень он вышел колоритным.
Встреть я его в свои первые дни в игре — непременно принял бы за князя. Дружинники — от безбородых парней до седобородых ветеранов — поглядывали на него с явным уважением, а то и с опаской — но глаза самого Ратибора выдавали в нем воина, а не правителя. Он умел водить дружину в бой и размахивать булавой, разбивая головы врагам князя Мстислава и жителей Вышеграда, но политика, альянсы и прочая муть его явно интересовали мало. Причем не в силу природного скудоумия — сотни, если не тысячи сражений наверняка сделали его великолепным тактиком… Но не стратегом. Дипломатические выкрутасы требуют от князей именно того, чего Ратибор или не умел, или категорически не желал делать. Воевода со всей широты склафской души делил мир на черное и белое. На своих и чужих. Своих следовало защищать, а чужих — потчевать булавой.
