В уборной стоял отвратительный запах. Странная смесь лаванды, дезинфицирующего средства и чего-то еще более гадкого. Но Лида воспринимала это стоически: приходилось вдыхать запахи и похуже. Намного хуже. Эта уборная была приличнее большинства подобных заведений, в которых ей приходилось бывать в последнее время. Стены, выложенные белым кафелем до самого потолка, на полу — крапчатая черная плитка, три рукомойника на одной стене. Да, один был надколот, у второго не было пробки (украли, наверное), но все было очень чистым, даже зеркало над рукомойниками. В углу стоял узкий высокий шкафчик, его дверца была приоткрыта, и внутри стояла мокрая швабра, ведро и бутыль с дезинфицирующим средством. Явно сегодня здесь уже поработала уборщица.
Откинув назад непослушные волосы, Лида шагнула к одной из трех кабинок и вдруг замерла. Женщина у одного из рукомойников… Лет за тридцать. Среднего роста, стройная, в шерстяном бордовом халате, на ногах — маленькие изящные красные с золотым тапочки. На пальце — тяжелое золотое обручальное кольцо, кажущееся слишком громоздким для ее маленьких аккуратных рук. Однако не это остановило Лиду. Напряженный взгляд девушки был устремлен на гладкие черные волосы, связанные в свободный узел на затылке, и на шею. Тонкую, длинную и хрупкую.
На какой-то ослепительный миг Лиде показалось, что это ее мать. Валентина. Восставшая из мертвых, чтобы помочь дочери с поиском своего пропавшего мужа, Йенса Фрииса.
Острая холодная боль где-то под ребрами заставила ее вернуться к реальности. Лидия торопливо вошла в одну из кабинок и закрыла дверь на шпингалет. Это не Валентина. Конечно же, это не она. Разум говорил ей, что это невозможно. Просто какая-то женщина того же возраста и с похожими волосами. А шея… Такая же белая с желтоватым оттенком, беззащитная шея.
Лида тряхнула головой и несколько раз моргнула. Валентина мертва. Она умерла в прошлом году в Китае. Так почему же разум играет с ней такие шутки? Мать погибла от взрыва ручной гранаты, нацеленной на кого-то другого. Вина этой прекрасной женщины заключалась в том, что она случайно оказалась рядом. Лида держала в руках ее изувеченное мертвое тело. Так почему же? Как могло ей такое померещиться? Она зажала рукой рот, чтобы сдержать рвавшийся наружу крик.
Лада не представляла, сколько времени просидела в закрытой душной кабинке, но ей показалось, что она провела там целую вечность. Наконец девушка отперла дверь, подошла к одному из рукомойников, сполоснула руки и брызнула холодной водой на лицо. Щеки горели. К изумлению Лиды, женщина все еще мыла руки. И Лида не смотрела в зеркало, потому что не хотела видеть свое лицо. А тем более лицо этой женщины. Но взгляд ее приковало движение стоявшей рядом. Движение это завораживало.
Уверенными ритмичными рывками она терла деревянной щеткой для ногтей руки, от локтя до кончиков пальцев, снова и снова. Спокойно и неторопливо, но безжалостно. Она медленно поворачивала руки так, чтобы мыльная пена попадала и на внутреннюю сторону предплечий, сначала одного, потом другого. Затем снова возвращалась к первому. Сильные, решительные взмахи. Лида не могла заставить себя оторвать взгляд от этих рук. Женщина пользовалась лавандовым мылом, запах которого стоял в уборной и от которого вода в раковине покрылась пузырчатой пеной. Это было не советское мыло. Жирное хозяйственное мыло пузырьков почти не давало. Скорее всего, это было французское мыло, из магазина для советской партийной элиты, располагавшегося неподалеку, за углом. На поверхности пузырьков поблескивали крошечные алые точки. Кожа женщины казалась истертой до крови.
Не отрываясь от своего занятия, женщина произнесла:
— У тебя все в порядке?
Голос был совершенно спокойным и невозмутимым. Вопрос застал Лиду врасплох.
— Да, — ответила она.
— Ты долго там просидела.
— Правда?
— Ты плакала?
— Нет.
Женщина погрузила в мыльную воду в раковине руку до плеча и то ли от облегчения, то ли от боли громко вздохнула. После этого она бросила взгляд на Лиду, и та, наконец, увидела ее глаза. Они оказались темно-карими, совсем не такими, как у матери. Кожа у незнакомой женщины была совсем бледной, как у человека, который всю жизнь проводит в четырех стенах, не выходя на улицу.
— Нечего пялиться, — грубовато бросила женщина.
Лида моргнула и снова опустила глаза на раковину перед собой.
— Каждый сам находит себе занятие по душе, — сказала она, поплотнее запахивая пальто на груди. В уборной было довольно холодно. — Чтобы как-то чувствовать себя лучше, я имею в виду.
— Например, закрывается в туалетных кабинках.
— Я не про это.
— И чем же, — женщина снова с любопытством посмотрела на Лиду, — занимается такая молоденькая девушка, чтобы чувствовать себя лучше?
— Я ворую, — вырвалось у Лиды.
Она смутилась. Наверное, так подействовал на нее столь ранний час.
Одна тонкая темная бровь женщины взметнулась вверх.
— Зачем?
Лида пожала плечами. Она не могла забрать свои слова обратно, было слишком поздно.
— Обычная история. Мы с матерью были бедняками, и нам нужны были деньги.
— А сейчас?
Лида снова пожала плечами. Из-за этого движения, как говорил ее брат, она казалась легкомысленной. Был ли он прав? Неужели она и в самом деле казалась такой?.. Девушка задумалась и рассматривала аккуратные красные тапочки стоявшей рядом женщины.
— Вошло в привычку? — спросила брюнетка.
— Да, наверное, что-то вроде того.
Лида подняла глаза и заметила устремленный на нее через зеркало изучающий взгляд. Незнакомка, заметив ее гладкие белые руки, машинально посмотрела на свои, покрасневшие. В зеркальном отражении мелькнула и какая-то нерешительность, затаившаяся в темных глазах, как будто где-то там, в глубине, зияла трещина. Лида улыбнулась. В такое раннее утро обычные правила поведения были не совсем уместны. Женщина улыбнулась в ответ, вынула из воды руку и махнула в сторону окна, где на подоконнике стояла красивая кожаная сумка.
— Если это тебя радует, можешь у меня что-нибудь украсть, — предложила она.
— Не искушайте меня, — усмехнулась Лида.
Женщина засмеялась и взялась за сияющее непорочной белизной полотенце, висевшее у нее на плече. Но, как видно, она потянула слишком сильно, потому что полотенце соскользнуло с плеча и упало на пол. Лида увидела, как болезненно исказились брови на бледном лице.
— Ничего страшного! — поспешила она успокоить женщину, наклоняясь, чтобы поднять полотенце. — Пол чистый, его недавно вымыли.
— Я знаю. Это я его вымыла. Я все здесь вымыла.
Лида заговорила тем успокаивающим тоном, каким разговаривала со своим ручным кроликом, когда тот чего-то пугался:
— Не волнуйтесь, ничего страшного ведь не произошло. Можете вытереться другой стороной, той, которая не прикасалась к полу.
