София всё чаще думала о Ромке, представляла, как они лежат, обнявшись, как он…
Как он? Но, почему именно он?!
Да, да, да! Она представила, как целует Романа, как они сливаются в единое целое.
Не так, как обычно, чувственно, по-взрослому.
Друг ласкал её грудь, прижимал к себе. Волна напряжения прокатывалась по телу, кровь приливала к лицу, к груди. Жар и трепет опускались ниже, вызывая томительную сладость и ощущения праздника.
Такие грёзы случались всё чаще, становились постоянными спутниками плохого и хорошего настроения.
Когда Ромка пришёл в очередной раз и предложил съездить на недельку на море, София согласилась сразу.
Они сняли в гостинице номер на двоих, утром и вечером бесцельно бродили по набережной, держась за руки, неутомимо лазили по скалам и руслам сухих рек, заплывали невероятно далеко в море, загорали в обнимку, спали в общей кровати.
Так продолжалось неделю.
В один из дней друзья отправились после ужина в кафе купаться ночью.
Было весело. Они чувствовали некое неразрывное родство, были благодарны друг другу за сочувствие и помощь.
Толика алкоголя подогревала интимное любопытство, притупляла стеснительность и осторожность.
Друзья разделись, решили купаться нагишом.
Ярко светила Луна, отражаясь в спокойной морской воде, мерно накатывали тёплые волны.
София впервые видела Ромку без одежды. Она вообще первый паз видела голого мужчину, хотя давно не была девственницей.
Слияние с Северьяном происходило в полной темноте. Она даже не видела выражение его лица, только чувствовала желание: своё и его.
Но это было так давно.
Друзья просто играли, просто развлекались как бы шутя, дотрагивались до того, что прежде было скрыто покровами одежды, стоя по пояс в воде, дрожа, словно от холода, не в силах разорвать объятия.
Они ещё не знали, не понимали, что не смогут остановиться, что сейчас делают именно то, о чём неосознанно, но часто мечтали и думали.
Дотрагиваться до Ромкиного тела было удивительно приятно, его ласковые поглаживания останавливали дыхание. Нежный, но глубокий поцелуй вскружил голову.
София мечтала, ждала и немного боялась, что прямо сейчас Ромка овладеет ей.
Ромка с силой прижимал её бёдра, мял груди. Ещё немного и он перестанет собой владеть.
– София, девочка, ты действительно этого хочешь?
– Да, да, да! Не задавай глупых вопросов. Просто делай то и так как считаешь нужным.
– Не хочу, чтобы это происходило обыденно, банально, словно есть причина спешить. Давай устроим настоящий праздник в нашем номере: на белых простынях, при ярком освещении. Если ты позволяешь мне такую близость, я хочу запомнить этот сладкий миг навсегда.
София молчала, она была согласна на всё, боялась лишь, что Ромка или она сама передумают, струсят.
После того как всё произошло, друзья, впрочем теперь непонятно, кем они стали, в перерывах между приступами любви долго и очень откровенно разговаривали.
Теперь они могли рассказать друг другу обо всём, даже о том, что конфликты с Катей происходили оттого, что в моменты близости он несколько раз называл её Софией.
Ромка всегда мечтал, что София будет его женой, но никогда не решился бы это озвучить. То же самое происходило и с ней.
Верь в судьбу
Любая Жизнь – спасибо, что ты есть!!!
Хотя тебя всегда настолько мало…
И многих ты нещадно обломала,
Чему примеров попросту не счесть!…
Генка в состоянии зыбко-тревожного забытья сидел за столиком уличного кафе с размокшим уже бумажным стаканчиком остывшего кофе и грезил, облачая невесёлые мысли в примитивно нарисованные образы из популярных мультиков и странные ассоциации.
Что ещё оставалось ему делать, когда представляя любовь не чувствуешь её очарования, ваяешь эмоции и образы по памяти, которая подчиняется не рассудку, а эмоциям, пережившим такое.
Нарисованные воображением изумрудные глаза Жанны вместо чистоты и свежести, желания жить, гармонии и умиротворения вызывали неприятие. Копна пшеничных волос с запахом спелого абрикоса непривычно представлялась пучком соломы, упавшим в болотную жижу, прежде чем превратиться в её причёску.
Губы, такие сладкие и родные прежде…
Генка злорадно рисовал в воображении жену с бугорчатой жабьей кожей, длинным раздвоенным языком фиолетового цвета, с которого сочится густая ядовито-жёлтая слизь. Чёрные губы, хищные клыки.
Пусть, пусть гадёныш целует и ласкает такую, сотканную из пороков и отвратительных черт дьяволицу, лишь схематично, извращённо напоминающую его жену, его любимую.
Видение получилось настолько реалистичным, что напугало его самого, но остановить полёт фантазии, вызванный предательством, не было сил.
Грудь, упругие холмики в форме колокольчиков, от которых он сходил с ума…
Лучше бы их вообще не было этих сладких соблазнов, лукаво манящих святой непорочностью, вскормившей каждого человека, живущего на грешной Земле.
Генка видел блаженное выражение на её лице, когда рука чужого мужчины касалась тайны, до сих пор доверенной исключительно ему. Это было ужасно.
В памяти всплыла угловатая миниатюра юноши и крошечная девочка в коротенькой развевающейся юбочке. Это он, Генка, держит Жанну за руки, с надеждой вглядываясь в травянистые глаза до краёв заполненное энергией влюблённости.
Её щенячий, наивно-испуганный взгляд, эмоциональная реакция на признание в романтических чувствах, от которого Генку сковал леденящий душу страх, а по спине покатились капельки пота и мурашки размером со шмеля, заставил поволноваться.
Девочка всхлипнула, закусила губу, опустила глаза, набухающие солёной влагой, и упала на его грудь.
Этот день он запомнил навсегда.
С тех пор прошло…
Разве можно мерить годами и днями целую жизнь?
Память и воображение рисовали сцену за сценой мгновения безмерного блаженства. Узнаваемые фигурки двигались навстречу друг другу: танцевали, резвились, сливались в экстазе на фоне солнечного диска или лунного сияния, изредка расставались, но всё равно были связаны некой таинственной нитью, объединённые трепещущей живой сущностью, графически похожей на знак любви.
Пульсирующий символ ликовал вместе с ними: радовался, иногда горевал, страдал и волновался. Переживал, тревожился, скучал. Один на двоих, всегда живой, жизнерадостный, родной, свой.
Когда мальчик и девочка делились друг с другом чувствами, даже когда ссорились, неугомонный бесёнок расстраивался, но был счастлив, только они этого не замечали: не до того было.
