Говорят, я хороший администратор. Но от себя добавлю, что и тренер я не из худших. Потому и мои работницы все как одна талантливые рукопашницы.
Это утверждение можно оспаривать. Можно даже говорить в мой адрес нелицеприятные вещи вроде того, что я самонадеянна, слишком много на себя беру, но есть ли у нас в городе еще женщины-тренеры, которые не только имеют процветающую фирму, но и вполне уважаемы среди ученых? Я достаточно известна в качестве автора диссертации, рассматривающей в одной из разделов как раз аспекты применения женщинами на практике своих навыков восточных единоборств.
Коллеги-тренеры и те, кто смог прорваться в бизнес, советуют мне расширять свою фирму. Мол, пока у неё есть спрос, узнаваемый бренд – фигурка женщины-спортсменки в боевой стойке карате, – надо брать быка за рога и делать деньги.
Сейчас все делают деньги, но мне не хочется в этой гонке утерять своё лицо. Пусть у меня только девять девушек, но то, что они умеют, не умеет никто. Я имею в виду других женщин-охранниц.
Они умеют одеваться, знают этикет, а кое-кто знает и по два языка, при том что английский знают все. Они – работники будущего, потому что будущее именно за профессионалами!
Я возвращаюсь в игровую, где оба дружка-приятеля с надеждой посматривают на меня. Мишка – прежде всего из сочувствия: заберу ли я и Димку тоже? Он в дружбе с детьми – сильная сторона. И всегда думает не только о себе, но и о друге.
Между прочим, я потихоньку обучаю его. Тренеры считают, что шесть лет – слишком рано для того, чтобы изучать восточные единоборства, но я думаю, что если разумно дозировать нагрузку, можно воспитать гармонично развитого спортсмена уже к десяти годам.
Димка похлипче будет. В свою мамочку. Катя, несмотря на свой успешный бизнес, нет-нет, да и захандрит, заноет. Всё ей кажется, что не так она своё дело делает, не то и что эту коллекцию ожидает провал, а та, предыдущая, совершенно случайно оказалась успешной. Наверное, она просто хочет, чтобы я её успокаивала, говорила, какая она талантливая, как она прославится на весь мир… Что я и делаю. Мне ведь нетрудно поддержать подругу, тем более что я и сама страдаю кое-какими комплексами, просто в отличие от Кати предпочитаю держать их при себе…
Если бы не поддержка моего Мишки, Димка небось сейчас рыдал бы взахлеб.
– Конечно, заберу вас обоих! – отвечаю я на безмолвный вопрос сына. – Я уже позвонила Димкиной маме, она заедет за ним к нам домой.
– Ура! – кричит Мишка. – Мама, я покажу Димке «Корпорацию монстров», и мы наклеим ему на руку такую же татушку, как у меня, ладно?
– Конечно, – киваю я, скрывая улыбку.
Уж как я намучилась с этими монстрами! Дело в том, что это всего лишь переводные детские татуировки, которые смываются водой, отчего у нас порой происходят скандалы: мыться или не мыться? Я даже придумываю, как залепить пластырем татушку, чтобы она не пострадала от воды. Теперь такой же сюрприз хочу преподнести и Катерине.
А пока наши сыновья громко радуются. Вместе с облегченно вздохнувшей воспитательницей. Если бы я не пришла, до законного закрытия садика ей бы ещё час пришлось работать.
– Давайте, я подвезу вас, Аня? – предлагаю я.
Детский сад на окраине города. Построили его сравнительно недавно, и та территория, которую он занимает, находясь в центре, обошлась бы хозяйке в астрономическую сумму, так что понятно, почему она предпочла осваивать новые земли.
Мы-то, родители, все на личном транспорте, а вот молоденьким воспитательницам своя машина пока не по плечу. Подозреваю, Анечка сейчас бы потопала на стоянку автобуса, которая не слишком оборудована и вряд ли сможет защитить ожидающих от ледяных струй дождя с ветром.
– Большое спасибо, Ванесса Михайловна! – сияет Аня и бежит одеваться.
Ванесса – это я. Названная в честь любимой маминой актрисы Ванессы Редгрейв. Всю жизнь мою маму тянуло к чему-нибудь этакому. Иностранному. Может, в городе этим уже и переболели, а в станице такая болезнь может затянуться на долгие годы.
Что поделаешь, учительница русского языка и литературы, мечтающая о яркой городской жизни, осела в сельской глубинке, выйдя замуж за станичного электрика. Она всё думала, что вот-вот – и семья Павловских уедет в город, и её дети добьются каких-то особых успехов, и она сама, всё ещё нестарая женщина, успеет пожить в городской квартире без всех этих резиновых сапог – ходить по своему подворью, без кормления многочисленных гусей-утей, поросёнка – а как же без своей свинины? Без тяпки, с которой не расстается всю весну, выпалывая с огорода упорные сорняки. Без мешков с картошкой, которой обычно мои родители собирают столько, что приходится продавать – не выбрасывать же!
Если подумать, кое-что из мечты моей мамы сбылось. Не у неё самой, так у её детей. По крайней мере сын живет в Петербурге, имеет свою фирму по ремонту иномарок, ежемесячно высылает родителям деньги, хотя мама пытается отказаться:
– Витюша, ну зачем ты шлешь деньги, у нас свое хозяйство, мы неплохо живём…
– Ага, ухитряетесь даже Ваньке помогать. – Понятно, что Ванька – это я. – А от меня она денег не берёт!
Вообще-то я и от родителей стараюсь ничего не брать, но тогда столько обиды получаю, что легче их помощь принять, чем отказаться. Тем более что в памяти у всех нас ещё свежи те времена, когда без содействия родителей мы с Мишкой просто не выжили бы.
Да что там, к своему брату я тоже однажды обращалась, когда у родителей – я выплачивала деньги за машину – брать уже было стыдно, а он ещё не имел никакой своей фирмы и только что окончил институт в Петербурге.
Свалившиеся на меня незадолго до этой поры деньги я потратила так же бездарно, как и получила. Поменяла свою квартиру на большую без доплаты, но мебель в неё купила дорогую. Потом мне позарез понадобилась машина, а её я уже взяла в кредит, а потом деньги кончились, и как назло я временно осталась без работы. А потом нам с Мишкой опять стал грозить голод.
Перед родителями мне было не то что стыдно, страшно: я истратила такие деньги, какие они не заработали бы и за десять лет! И тогда я вспомнила о брате.
– Витя, – рыдала я в трубку, – у тебя нет пары сотен рублей? Как только заработаю, я отдам. А то я уже всем должна, за садик заплатила последние деньги, не на что Мишке даже сок купить.
Правда, тогда он ходил совсем в другой садик, муниципальный, даже не садик, ясли, но и за них нужно было платить.
Брат не просто проникся моими проблемами, испугался за меня. Я вообще-то не из плакс, и слезы у меня он видел разве что в детстве.
– Сейчас я позвоню Корове, – торопливо сказал Витя, – он должен мне сто баксов. Если он тебе их немедленно не принесёт, я его убью!
Арнольд Коровин, к тому времени третий год учившийся в университете на худграфе, считал себя человеком богемы, задолжал деньги, наверное, половине жителей нашего города. Знакомых и друзей у него было больше, чем у кого бы то ни было. Я иной раз встречала его на улице, всегда довольного собой, ничем не озабоченного, а уж попыткой раздать долги тем более. Получать их от него, по-моему, было равносильно тому, чтобы высекать воду из скалы.
