Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Лариса прислонилась к дверному косяку.
Весной некоторые соседи начали называть Ганиных «кулаками». Сначала в хохму, копируя большевистские прокламации. Потом за глаза, потом – презрительно, в лоб.
– Худо будет, – пророчил Гриша, впервые запирая ворота на цепь.
Худо сделалось летом. Голод приехал на комбедовских тачанках. Голод кричал о справедливости и классовой борьбе. Советские изъяли у крестьян зерно, отобрали соль. Ни сухарь посолить, ни заквасить капусту на зиму. В местных советах левые эсеры вяло протестовали против монополии, пока их не выжили. Мужчин мобилизовали на войну с белочехами. Уезд платил пятьсот тысяч рублей чрезвычайного налога, а в Михайловке была одна корова на десять хат.
Страх выгрызал Ларисе нутро. За себя, за брата. Гриша договорился со священником, спрятал в молельне Тита Чудотворца десять пудов зерна. А что, если комбед найдет?
В июне красные переписали сельских лошадей для кавалерии, и михайловские двинули к волисполкому. Состоялся стихийный митинг, на котором Гриша проявил себя лидером. Народ изрядно поколотил председателя, отнял карточки учета. Все веселились и пели, а Лариса захлебывалась от страха, она помнила, как подавили мятеж в Валдайском и Бологовском уездах.
На общеволостное собрание прибыл секретарь уездного комитета Варшавцев. Высокомерный и плюгавый.
– Это бунт? – спрашивал он. – Это расценивать как бунт?
Толпа притихла, но поднялся с места Гриша.
– Нам жрать нечего! У нас хлебный паек – полтора фунта в месяц!
– Это тебе нечего жрать, морда? – хмыкнул секретарь.
«Богоматерь, запечатай братику уста», – шептала про себя Лариса.
– Мне! Им!
– Ты за них не говори! – Варшавцев набычился над кафедрой. – Атамана корчишь?
– Земляки, – Гриша обвел взором людей, – соседушки! Подпишем резолюцию!
– Писать умеете? – насмехался Варшавцев.
– Нет – мобилизации лошадей!
Толпа заворчала согласно.
– Нет – смертной казни! Нет – красному мародерству!
Прозвучали одобрительные крики.
– Разрешить торговлю! Прекратить гонение на церковные обряды!
Крестьяне вскакивали с лавок.
Варшавцев прорычал сквозь гомон:
– Контра! Зеленая контра!
– Тварь! – бросил ему Гриша. – В галстуке к нам приперся, тварь!
– В галстуке! – возмущенно завопили крестьяне. Кузнец Семен налетел на секретаря и врезал по сусалам. Избитого, его вышвырнули на двор.
– Постановили, – зло сказал Гриша, свежеиспеченный атаман повстанцев.
Лариса потрясла мешок, выгребла сухари. Осторожно извлекла револьвер из-за пояса брата. Уроки стрельбы преподал ей Маклок. Он нагрянул с дезертирами из Ярославской губернии. Воодушевил мятежников кипящей энергией. Ненадолго хватило воодушевления. Через неделю переагитированные крестьяне являлись с повинной в ЧК, а оттуда уезжали на фронт. Но оставались упорные…
Лариса пошла по коридору. Прюнелевые ботиночки вязли в трухе. Рука с лампой казалась коконом желтого света. Фитиль потрескивал, плескалось масло в жестяном жирнике. Выходя на этаж, она предусмотрительно оставила лампу за углом.
Подъезд пронзали серебристые лучи. Луна была на диво большой. Где-то вверху жужжала крупная муха, стукалась о стекло.
Маклок дежурил на площадке между первым и вторым этажами. Открыл подъездное окно, уперся коленом в подоконник. Штык на стволе бердана поблескивал. Пахло болотной гнилью. С пролета Маклок уложит любого мазурика, который сунется к дому.
– Как он?
– Задремал.
– Еще нас переживет.
– Поешь.
Маклок жадно захрустел сухарями.
– Тебе тоже поспать не мешает, – сказала Лариса. – Я могу караулить.
– А у меня полмозга спит, а пол – бодрствует. Я и во сне красных бью, не сумневайся.
Лариса похлопала его по плечу и двинулась обратно. В стенах здания гудел ветер. Тамбур никак не кончался.
Она хотела бы сказать, что Маклок – хороший человек. Что хороший человек – ее брат. Или она сама. Но это было не так. Они прятали зерно в часовне. Они били людей (большевиков). Сожгли контору шестинского исполкома.
А когда в среду приехал продотряд изымать последнее, Гриша сотворил великий грех.
Он лично убил комиссара, на глазах крестьян вогнал ему нож в шею.
Лариса вспоминала, как запенилась кровь, хлынула фонтаном. Как уцепился комиссар за рубаху брата, точно тонул.
– Востро? – спросил Гриша. Он был похож на демона. – Это тебе революционный налог!
Теперь брат лежал в мусоре, среди птичьих чучел и битых икон.
– Кто здесь? – спросил он хрипло. Лицо усеяла горячая роса.
– Я, Лара.
– Кто-то кроме. Там, в углу.
– Ты бредишь.
– Нет же.
Лариса села на паркет, облокотилась о рухлядь. Комната покачивалась, двоились револьвер и свет в лампадке. Она подобрала кусок иконы с фрагментом Христова лика, стиснула.
Реввоенсовет объявил, что кулаки понесут заслуженную кару без всякого снисхождения. Послал за мятежниками отряд.
«Помоги, Господь, нам, помоги!» Голова опустилась на занозистые щепки.
В желтой мгле за сомкнутыми веками ждал сон.
Лариса находилась в той же гостиной, но не разграбленной, с диванчиками и пудрёзами, с непривычным электрическим освещением. В окна заглядывала луна, невероятно, колоссально громадная.
Дом гудел. Дом жил какой-то телесной жадной жизнью. В чуланах и тайных комнатушках звучали шаги, кипела работа. Лариса вспоминала, как посещала осенью машинную наборную, где корпели корректоры, служащие бегали, сбиваясь с ног, воздух был горяч и тяжек от запаха типографской краски. Монотонно лязгали хитрые механизмы, гремели матрицы, будто молотки о наковальни. Метранпажи переругивались.
За стенами возродившейся гостиной царил такой же кавардак.
Но голос, который Лариса услышала, заглушил топанье и скрежет. Голос был полон сострадания.
Девушка появилась в дверях, красивая, величественная. Водопад смоляных волос спускался на белоснежное платье, и Ларисе стало стыдно за свой наряд. На плечах красавицы балансировали дятел и вальдшнеп.
– Ты утомилась, – сказала девушка.
– Очень, – выдохнула Лариса.
– Ты можешь попросить.
– Я прошу! – Она упала перед незнакомкой. – Я умоляю!
– О, не меня. Попроси дом помочь тебе.
– Дом?
– Да. Он живой, ты же чувствуешь? Попроси его так…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
