– Фред так… с тобой? – он понятия не имел, что сказать ей. – Тебе это нравится?..
Забылась Виви, забылась церковь, забылось все. Джессика – недоступная и прекрасная, сидела у его ног.
– Нет, – она даже рассмеялась. – Лупил меня лишь отец… Неважно!.. Иди сюда.
– Что?
Джессика стянула пуловер и придвинулась вновь, расстегивая на ходу блузку. Ее соски были бледными и розовыми. Грудь упругой и полной. Она легла ему в руку, чиркнув по ладони острием соска.
– То!.. Хочешь меня? По-настоящему? Хочешь?..
Как бы мог он не захотеть? Пальцы сжались, плоть Джесс проступила сквозь них, как тесто. Она застонала, откинув голову и его тело, молодое и сильное, мгновенно вспыхнуло вновь. Стянув с нее джинсы, Ральф развернул Джессику, велев ей опуститься на четвереньки.
А потом… потом чуть слышно скрипнула дверь и тонкая девичья фигурка, загородила собою свет.
Сейчас.
Тонкая девичья фигурка загородила собою свет.
Ральф еле успел подтянуть штаны и сунуть под подушку салфетки, как сине-белая молния брызнула на кровать. Стоявшая на пороге «вспыхнула» и опять погасла.
Как привидение, – мрачно подумал он.
Штрассенбергские бабы всегда, как призраки. Белые и прозрачные. Тщедушные, – как говорит граф. Одна только Ви хоть и белая, все у нее как надо. И волосы, и ноги, и грудь. Неудивительно, что Филипп не устоял. Он сам как раз собирался о ней подумать.
– Я, что, нарушила покой вечерних молитв?
– Какого черта ты здесь забыла?!
– Я так надеялась, ты расскажешь, – сказала Ви и трогательно, как в детстве, прошепелявила. – Какова сефта я вдесь забыва, Вальф?
– С чего бы начать? – он сел и принялся загибать пальцы. – Ты избила мать – и она в больнице. Ты спала с отчимом – его могли посадить в тюрьму. Твой дядя, который уже поседел от счастья считаться твоим отцом, позвонил мне. И попросил об услуге.
– И ты немедля бросился помогать.
– Я твой опекун.
– Ну, вот. Теперь ты знаешь, зачем я здесь. Двигайся.
Кровать тихо скрипнула. Приятный запах наполнил ноздри, и Ральф втянул его в себя, словно жеребец. Как здорово было ощущать чистый запах молодой женщины… Брезгливое отвращение к Стелле достигло пика. Как он докатился до этой пьющей свиньи?
– Ты слышал что-нибудь о моем отце? – спросила Верена, забираясь под одеяло.
Ральф не ответил.
Ему было стыдно вспоминать Фреда. Отец фон Штрассенберг столько для него сделал. Практически, от дерьма отмыл, а Ральф… Ральф начал спать с его девушкой! А позже – и передергивать на его любимую дочь.
За окном постукивал мягкий дождь. Далекий гром напоминал собачье рычание. Ральф вспомнил, как они встретились. Темной ночью, в лесу. Как он нашел ее… В ночной сорочке до пят и розовых потешных сапожках.
Ты видей моего Папоську?
Та встреча изменила всю его жизнь.
Тогда, в шестнадцать, Ральф продавал наркотики. Его красивое лицо украшало папки полицейских досье. Не за наркотики, правда, – за драки, – но украшало. Сейчас, в двадцать восемь, он продавал недвижимость. Его фотографии недавно напечатали в «Форбс».
И только Ви, по-прежнему искала своего папочку!
– Забудь уже! – буркнул Ральф, ревниво. – Для мужчины дети лишь тогда дети, пока он любит их мать.
– Вот оно как… А ты любишь Джессику?
Ральф не ответил.
– Если да, плачь: ты потерял ребенка.
– Ты напилась? – буркнул он. – Какого ребенка?!
– Ты, что, не знал, что она беременна?
– Нет! Я больше года ее не видел… – голос сорвался: дошло. – Стоп! Погоди! От кого беременна?
– Х-ха! – с ненавистью шепнула Верена. – Так и знала, что это он!.. Больше некому… А я-то была уверена, что ребенок твой!
Ральф ничего не понял, но уточнять не стал. Ему нужна была разрядка, немедленно! А на кровати сидела Ви и явно не собиралась с нее сниматься.
– Почему ты не в своей комнате?
– Моя кровать меня убивает, – сказала Верена томно. – Пока ты не купишь новую, я буду спать с тобой.
– С ума сошла?!
– Раньше ты позволял мне.
– Раньше ты была маленькой!
– О-о! То есть, если со мной спит Фил, я – маленькая. Но если я хочу спать с тобой, я сразу, резко, большая?
Не отыскав ответа, Ральф молча выдохнул и откинул для нее одеяло. Верена легла; чуть-чуть поворочалась, прижалась к нему и спросила:
– Чем займемся?
– Я дал обет, не иметь детей! – сказал Ральф сквозь зубы.
– А, да, прости! Ты-то принял сан…
Она закинула руку за спину.
Ральф замер; все его тело напряглось от макушки до кончиков пальцев. Он ждал касания ее пальцев там, но… Верена аккуратно высвободила косу и положила на подушку перед собой.
– Спокойной ночи, пресвятой отче! Благочестивых снов…
Ожерелье Агаты.
Агата Дитрих давно уже не являлась горничной.
В Геральтсхофен, она приехала госпожой. Дальней родственницей богатой вдовицы, опекуншей троих детей. Теперь, десять лет спустя, Агата была почтенная пожилая дама. Глава церковного комитета, тетя любимого общиной священника.
Теперь она не просто казалась Хозяйкой, она такой и была. Всегда прекрасно одетая, – ключи от новенькой ауди в сумочке «живанши», – Агата уверенно смотрела на мир вокруг, пока…
Пока ей не пришлось вернуть на место фамильный жемчуг!
Смешно, но стоило снять колье, как тетя Агата мысленно превратилась в горничную, стащившую украшения у хозяйки. Не помогали ни наряды, ни сумочки, ни даже бриллианты.
Без жемчуга Броммеров, она ощущала себя никем и виновата была Верена.
– Ты съездишь в Нюрнберг? – спросил Ральф два дня назад.
Агата кивнула. Поездки были обычным делом. Служба и бизнес отнимали так много времени, что без помощника Ральфу было не обойтись, а посторонних тетушка не желала.
Никаких помощниц, никаких постоянных горничных. Твое хозяйство – это я, дорогой.
– Опять пакет от Хадиба? – спросила Агата, гладя рукой колье. Жемчуг ласкал ее холеные пальцы.
– Нет, – сказал Ральф. – От Маркуса…
Какое-то время Агата по инерции улыбалась. Так солдат, сраженный на бегу пулей, делает несколько шагов. Потом улыбка увяла и пеплом осыпалась ей на грудь.
– От Маркуса? Того Маркуса?
Ральф чуть поморщился:
