— Прошу, — протягиваю грамоту и, пока он вчитывается в буквы, стряхиваю «белую шапку» с волос. На самом деле читать там нечего, ведь весь смысл в подписи и высочайшей печати, но я даю ему совершить этот обязательной ритуал надругательства и превосходства. Я столько лет ждала, что еще один чинуша на дороге — всего лишь камешек, который я вполне могу и обойти.
Секретарь старательно рассматривает печать, чуть не носом тычется в сургуч с оттиском трехголовой гидры. И не найдя повода придраться, снова смотрит на меня, явно недовольный, ведь с тех, кто водит дружбу с Трехголовой гидрой, лучше не пытаться вытрясти пару монет в обход ларца. Но мне нетяжело. Зачем портить человеку день? Делаю незаметный жест Гриму — и он брезгливо кладет на стол пару серебряных монет.
— Обязательно идти у них на поводу? — спрашивает без намека на раздражение, хоть мы оба знаем, что в его жизни подобные люди сыграли роковую роль.
— Это просто серебро, Грим, — отвечаю я — и тону в ворохе городских запахов.
Хотите знать, как пахнет дом? Коровьими лепешками, кукурузным хлебом, кислым вином и лавандовой водой. И только в последнюю очередь — домом.
— И это хваленый Фрибург? — морщится Грим, лавируя, чтобы не угодить сапогом в катышки, с пылу с жару вываливающиеся из-под хвоста идущей впереди козы. — Вонь. Снег. Собачий холод.
— Лучше, чем комары, тропические болезни и изнывающий зной?
Для него — не лучше, ведь он там родился. А мне по душе северные лошади-тяжеловозы, снег, вьюга, холодные сквозняки и возможность спасаться от них, кутаясь в роскошные меха и треск поленьев в камине. Мне очень не хватало всего этого. И какая разница, что дом воняет навозом, если это — дом?
Чувствую себя перелетной птицей, которая слишком долго не возвращалась на родину, а, когда наступила оттепель и окрепли крылья, оказалось, что в стае она настоящая чужачка: и оперенье не такое, и поступь, и даже взгляд.
— Ты просто слишком красивая, — бормочет Грим, но мы оба знаем, что это не комплимент, а улика, за которую могут зацепиться мои преследователи. Упрямец снова тянет на меня капюшон — и на этот раз я сдаюсь. — Стоило так рисковать?
— Просто хочу размять ноги.
Он зыркает на меня с подчеркнутым неодобрением и легко, играючи, неуловимым движением сшибает с ног прущего прямо на меня пьянчугу. Понятия не имею, как он это делает, но не перестаю удивляться. Всегда на полшага впереди, всегда начеку.
— Зайдем? — говорю я, останавливаясь около двери ювелирной лавки.
Грим лишь пожимает плечами и услужливо толкает дверь. Но первой мне войти все равно не дает, потому что так заведено в его личном кодексе верности: если мне припасен кинжал убийцы, то Грим примет удар на себя.
Но убийцы внутри нет.
Хоть человек, на которого я натыкаюсь нос к носу, едва ли более счастливая встреча.
Его Величество, принц Риваль, второй претендент на Трон Луны.
И редкостная тварь.
Впрочем, достаточно красивая, чтобы захотеть спрятать ее под стекло, словно музейный экспонат.
[1]Тали’са — почтенное обращение к немолодой женщине благородного происхождения. В ходу так же: тали (к молодой благородной женщине), таалис (к молодому благородному мужчине) и талл (к благородному мужчине почтенного возраста)
[2]Фрибург — столица государства Абер
глава 2
Я помню его нескладным мальчишкой с непропорционально длинными руками и ногами, но даже тогда он привлекал все женские взгляды вокруг. Если бы можно было охарактеризовать этого человека всего одним словом, это слово было бы — слишком. Слишком темные волосы для жителя северной страны, слишком темные глаза и брови, слишком много в этих глазах надменного холодного блеска.
И всего этого с возрастом стало тоже «слишком» много.
Грим смотрит на него без интереса — сразу оценил, что ни сам принц, ни его охранники не представляют угрозы. Ну, по крайней мере, не здесь и не сейчас.
Я опускаю взгляд в пол, изображая смирение и в этот ответственный момент почему-то думая не о том, что судьба уже начала шахматную партию, а о том, что сапоги у меня не идеальной чистоты. И пока Риваль разглядывает меня сверху вниз, наклоняюсь, чтобы стряхнуть перчатками мокрый снег.
— Ваше Высочество, — произношу без намека на уважение или смирение. И очень вовремя поднимаю голову: в черных глазах столько недоумения и любопытства, что, кажется, с губ высокородной задницы вот-вот сорвется приказ схватить меня и отправить в подземелье для «личной беседы».
Но ничего не происходит, а это может означать только одно — мальчишка все-таки повзрослел, и где-то на пути к двадцати пятилетию ему хорошенько всыпали за гордыню. Или мне просто хочется в это верить.
— Дэш? — произносит он, немного щурясь, будто не уверен в собственной памяти. — Это правда… ты?
На нем военный мундир, вальяжно расстегнутый на груди, белая сорочка и форменные брюки. Ни дать, ни взять — пять минут как с военного парада. Впрочем, о военных подвигах Риваля ходит столько же легенд, сколько и о его подвигах на любовном фронте. Нет повода сомневаться ни в том, ни в другом.
— Здравствуйте, Ваше Величество, — улыбаюсь я, делая знак Гриму, чтобы ничего не предпринимал. — Вы… возмужали.
Риваль подходит ближе, снимает перчатку, чтобы погладить мою щеку тыльной стороной ладони. Если бы у меня было что-то тяжелое, я бы вложилась в крепкий удар по царственной голове, а если бы что-то острое — Риваль остался бы без фаланг пальцев, которыми меня трогал. Ни то, ни другое не сулило бы мне ничего хорошего, разве что считать за «хорошо» встречу с виселицей. Поэтому весьма отрадно, что в моих руках лишь грязные перчатки.
— Настоящая красотка! — прищелкивает языком Риваль. — Я сражен и покорен.
«Фу, какая грубая лесть», — мысленно отвечаю я, не спеша нарушить молчание. Пусть павлин немного распушит хвост. Говорят, от этого у них вся кровь приливает к заднице. А раз так, то в мозгу ее будет меньше.
Он обходит меня по кругу, чуть не щупая взглядом за все места. Не могу похвастаться тем, что я так уж щедро одарена, но комплектовать по этому поводу точно не собираюсь. Платье с вырезом нужной формы — и дело в шляпе. Конечно, если речь идет о привлечении внимания мужчины вроде Риваля, который вряд ли так уж высоко ценит умственные способности своих фавориток. Точнее говоря, если слухи верны, все его пассии — круглые дуры. Повод задуматься о том, почему принц с завидным постоянством избегает умных женщин.
Грим хмурится, когда пальцы принца тянутся к моему затылку, и мне требуется все искусство молчаливого убеждения, чтобы заставить верного стража стоять на месте. Ничего не понимающий хозяин лавки — плюгавый сгорбленный коротышка — с перепуганным лицом наблюдает за безмолвной сценой. Футляр в его узловатых пальцах подрагивает, но ювелир вцепился в него, словно в единственную точку опоры.
