— Значит, с вами совсем никого нет? — Он уставился на нее недоверчиво.
— Разве я только что не сказала вам об этом, полковник? — Воинственный огонек появился в холодной глубине ее серых глаз. Алекс Маршалл понял, что она наслаждается ситуацией, бросая ему вызов на виду у всего отряда.
Полковнику, однако, это совсем не нравилось. Уже десять лет никто не оспаривал его авторитет, прямо или косвенно, и он не желал терпеть такую наглость, тем более от какой-то девчонки.
— Сколько вам лет? — вскипел он.
— Не думаю, что вас это касается, полковник — Неужели она переиграла? К сожалению, это иногда случалось, когда у нее кровь закипала от гнева или когда сама игра заслоняла собой цель. А сейчас — осторожно!
Она, однако, не успела последовать собственному совету. Полковник резко развернул ее и подтолкнул в дом, подальше от любопытных глаз. Холл был просторный и прохладный, стены искусно обиты панелями, потолок украшала лепнина. Широкая лестница с резными столбиками перил вела на верхние этажи. Но сейчас полковник не был склонен восхищаться окружавшей его красотой.
— Я задал вам вопрос, госпожа Кортни, и я получу ответ.
— А если я предпочту не отвечать вам?
— Тогда, девочка, вы узнаете, что я не тот человек, которому стоит бросать вызов. — Он говорил очень мягко.
Именно его мягкий голос убедил Джинни больше, чем рука, все еще обхватывавшая ее локоть, и раздражение в зеленовато-карих глазах. Решив, что она достаточно долго играла с огнем, Джинни небрежно пожала плечами и сказала:
— Девятнадцать, полковник.
— А почему вам разрешили оставаться здесь одной, без присмотра?
— В отсутствие моих родителей и мужа, сэр, я не намерена признавать никакой другой власти над собой, — холодно ответила Джинни.
— А что же семья вашего мужа? Ведь у вас должен быть опекун! Вы же несовершеннолетняя.
— Я не сказала, что у меня нет опекуна. — Она заговорила медленно, словно с недоразвитым ребенком. — Я лишь сказала, что нет такой власти, которую я готова признать над собой.
Приподняв длинными пальцами ее подбородок, он запрокинул ее лицо и внимательно стал рассматривать его. Захватывающее зрелище. Лицо, на котором сияли прекрасные глаза, показалось ему гораздо моложе, чем на первый взгляд.
— Дитя мое, боюсь, что ваши родители и муж, к сожалению, пренебрегали своими обязанностями. Для вас, судя по всему, не существует слова «нет».
Уязвленная Вирджиния попыталась вырваться из его рук, но пальцы на подбородке сжались еще сильнее. С минуту он удерживал ее, затем с усмешкой отпустил.
— Ведь очень неприятно, госпожа Кортни, когда вас выводят из себя? Пойдемте, я хочу осмотреть дом.
— Вы желаете осмотреть его, прежде чем позволите вашим людям все разграбить? — Она стремилась отомстить, и каждое ее слово было пропитано злостью.
На этот раз возмутился полковник. Он сделал шаг в ее сторону, но она не шелохнулась: ведь нельзя было показать, что ее колени дрожат.
— Мои люди не грабят, — прошипел он.
— Значит, тогда они являются исключением из правил, — смело произнесла она. — В наши дни слова «вандал» и «круглоголовый» равнозначны.
Конечно, это была правда, о чем полковник Маршалл глубоко сожалел. За последний год многие великолепные замки с их роскошным убранством познали на себе, что такое орудия, воинские пики и горящие факелы. Но его люди были отлично вымуштрованы и благоговели перед своим полковником, который наказывал за малейшие злоупотребления с устрашающей последовательностью.
— Можете быть уверены, госпожа Кортни, что и дом, и его убранство пострадают минимально, насколько это возможно в период оккупации, — жестко сказал он. — Я намерен сделать это место своей резиденцией на время пребывания на острове и буду рад, если вы мне покажете, какими удобствами располагает дом.
Вирджиния присела в реверансе и склонила голову.
— Я к вашим услугам, полковник. В доме всего двенадцать спален, включая мою. Конечно, есть еще комнаты слуг, но едва ли вы сможете разместить там всех своих людей.
Алекс снова уловил насмешливые нотки и с трудом сдержал себя. Момент его превосходства продлился недолго.
— Мои люди разобьют лагерь на газонах и в саду.
— Очень надеюсь, что они проявят уважение к кустам и фруктовым деревьям, — мило пробормотала она, поворачиваясь к нему спиной.
Алекс смотрел на ее стройную прямую спину, на решительно развернутые плечи, на то, как вызывающе она держит голову, на которой блестящие каштановые косы уложены в аккуратную корону. К его ярости стало невольно примешиваться чувство восхищения и сильное любопытство. Что это за женщина, которая встречает противника мрачным юмором, а армию завоевателей — вызовом и иронией? Он испытывал огромное желание узнать это.
Пребывая в счастливом неведении о том, что такое желание было полностью на руку Вирджинии Кортни, он прошел к открытой парадной двери и зычным голосом отдал воинам команду разойтись. Затем в сопровождении хозяйки направился осматривать изысканный дом.
Кожаные ковры устилали полы столовой и гостиной; золотые шляпки гвоздей украшали стулья; несколько кресел, предназначенных для пожилых и почетных гостей, обиты зеленым бархатом. Это был дом, говоривший и о богатстве, и о вкусе английского джентльмена семнадцатого века. Вместо обычного стола здесь находился стол из массивного черного дуба с резными ножками, инкрустированные кровати и буфет были того же великолепного дерева. Картины в рамах висели на обшитых дубом стенах, и полковник узнал несколько полотен Рубенса и Ван Дейка. В глубоких проемах окон красовались мраморные скульптуры, умело расставленные так, чтобы они бросались в глаза. Но дух запустения уже ощущался в замершем вечернем воздухе, темнел пятнами на бронзовых и золотых украшениях, притаился в пыли на изгибах резной мебели, белесыми пыльными полосками застыл на складках бархатных занавесей.
— Одному человеку несколько сложно содержать такой дом в надлежащем порядке, — невольно произнесла Джинни в свое оправдание, смахивая фартуком пыль с небольшого столика.
— Совершенно согласен, госпожа, — поддержал он ее, отводя взгляд от легкого румянца смущения на загорелых щеках и от заблестевших глаз.
Алекс прятался от трагедии и пафоса гражданской войны за убеждением, что теперь на его земле больше не властвует деспотичная монархия Стюартов. Отныне только парламент, избранный народом, был здесь единственным голосом закона. Но этим летним вечером, на небольшом острове, отделенном от Англии, в пыли запустелого особняка, перед вызывающим блеском серых глаз великая цель несколько померкла, расколовшись на атомы человеческих страданий. Эта женщина потеряла отца в великой битве при Нейзби три года назад, когда армия Кромвеля одержала решительную победу над Карлом I и королевской армией под командованием его племянника, принца Руперта. Спустя год погиб ее муж, когда королевский штаб в Оксфорде сдался и король Карл I отдал себя в руки шотландцев, которые не меньше его не любили парламент. После своей победы парламентские армии осадили поместья тех роялистов, которые все еще поддерживали короля. Парламент обложил удушающими налогами непокорных, что вынудило их продать огромные пространства полей и лесов. В самых крайних случаях земли конфисковывались, владельцы лишались наследства. Однако этому отдаленному острову два года удавалось избежать подобной судьбы, до тех пор, пока король не счел необходимым осчастливить его своим присутствием. Выданный парламенту шотландцами, которые таким образом надеялись установить мир, он был схвачен армией и препровожден в Гемптон-Корт. Карл I слышал о недовольстве в армии, когда радикалы взяли верх над умеренными и даже возникла угроза его жизни, когда все чаще стали поговаривать о необходимости призвать его к ответу. В ноябре 1647 года он бежал из Гемптон-Корта и укрылся в замке Кэрисбрук, на острове Уайт, якобы в качестве гостя коменданта, полковника Хэммонда, который обнаружил, что его роялистские симпатии резко противоречат посту, который он занимал по распоряжению парламента.
