— Похоже, тебе про нас все известно, — пробурчала Фиби, неохотно опускаясь на место.
— Просто я привыкла держать ушки на макушке, — небрежно дернула плечом Порция, — а глаза открытыми. Попробуй зазеваться хоть на минуту — дьяволы тут как тут.
— Что еще за дьяволы?
— Мужчины, — отчеканила Порция. — Взять хотя бы меня — вроде бы и глаз-то положить не на что, так? Тощая и страшная, как пугало? — Она торжествующе хихикнула. — Но попробуй дать им волю, они и у меня найдут чем поживиться!
— Ненавижу мужчин! — это яростное и совершенно гладко произнесенное утверждение внезапно слетело с уст Оливии.
— Я тоже, — подхватила Порция, качая головой с самоуверенностью четырнадцатилетнего философа. — Но только ты, утенок, еще слишком мала, чтобы до такого додуматься. Сколько тебе лет?
— Одиннадцать.
— Ого, да ты еще десять раз передумаешь, — уверенно заявила Порция.
— Никогда. Я вообще не выйду замуж. — Карие глаза Оливии как-то по-взрослому холодно блеснули под густыми темными бровями.
— И я не выйду, — вмешалась Фиби. — Теперь, когда отец нашел Диане такую завидную партию, он наверняка оставит меня в покое.
— Но почему вы обе так не хотите замуж? — удивилась Порция. — Вам-то туда прямая дорога. Законным девицам из хорошей семьи больше ничего не остается, как выйти замуж!
— На мне никто не захочет жениться, — покрутила головой Фиби. — Никому не нужна невеста, которая вечно все роняет и болтает всякую чушь. Диана с отцом твердят, что я сама виновата. Уж лучше я стану поэтом и буду писать хорошие стихи.
— Ну, кому-нибудь ты обязательно понравишься, — возразила Порция. — Такая милая, полненькая и женственная! Если кого-то и не захотят взять в жены, так это меня. Вот, сама погляди. — Она вскочила и энергично развела руки. — Я тощая, как вешалка. Я незаконнорожденная. Я не владею ни деньгами, ни землей. — И она уселась на место с такой безмятежной улыбкой, как будто не утверждала только что весьма нелицеприятные вещи. Фиби отнеслась к ее заявлению совершенно серьезно.
— Я понимаю. Тебе действительно трудно будет найти мужа. И что же делать?
— Я бы хотела стать солдатом. Жаль, что я родилась девчонкой. Наверняка мне на роду написано другое, но в последний момент что-то, видать, разладилось.
— А я бы х-хотела стать студенткой, — призналась Оливия. — К-когда подрасту, обязательно попрошу отца нанять мне уч-чителя. А лучше всего жить и учиться в Оксфорде!
— Женщинам не разрешается учиться в университете, — напомнила Фиби.
— А мне разрешат, — стояла на своем Оливия.
— Черт побери, ну и милые дамы здесь собрались! — так и прыснула Порция. — Солдат, поэт и студент! Самые неподходящие для женщин занятия!
Фиби вторила ее смеху, чувствуя какую-то странную, но приятную легкость во всем теле. Почему-то ей захотелось петь во все горло, а ноги сами просились в пляс. Даже Оливия весело улыбалась, и от этой улыбки из глаз девочки исчезла холодная взрослая отчужденность.
— Мы должны заключить договор и помогать друг другу, если кого-то заставят изменить своей мечте. — Порция вскочила на ноги. — Оливия, у тебя в сумочке не найдется маленьких ножниц?
Оливия послушно развязала шнурок изящной кружевной сумочки, пристегнутой к поясу. Она подача Порции ножницы, и та осторожно отрезала три ярко-рыжие пряди из густого облака, обрамлявшего веснушчатое лицо.
— А теперь, Фиби, позволь мне отрезать три пряди от твоих чудесных белокурых волос… а потом от темных волос Оливии… — Маленькие ножницы звонко щелкали в такт ее словам. — Вот, смотрите!
И пока две девочки следили за ней, удивленно распахнув глаза, ловкие пальцы Порции с грязными обкусанными ногтями моментально сплели из разноцветных локонов три аккуратных колечка.
— Так, теперь у каждой будет по кольцу. У меня — с рыжими прядями снаружи, у Фиби — со светлыми, а у Оливии — с темными. — И она протянула кольца подругам. — И впредь, как только почувствуете, что смиряетесь с обстоятельствами и забываете о своей мечте, — взгляните на колечко!.. Ох, я же чуть не забыла — надо еще смешать нашу кровь! — Зеленые глаза, слегка раскосые, как у кошки, весело блестели от возбуждения. Она мигом подняла руку, проткнула ножницами кожу на запястье и выдавила из ранки капельку крови. — А теперь ты, Фиби. — И она протянула ножницы.
— Не могу. — Фиби изо всех сил затрясла своими светлыми локонами. — Лучше ты сделай это за меня. — Она подставила руку и крепко-крепко зажмурилась.
Порция проткнула ей кожу и повернулась к Оливии, уже державшей свою руку наготове.
— Все. Теперь надо потереть запястья друг о друга, чтобы кровь смешалась! Так мы упрочим нашу клятву быть друг другу опорой в беде и в радости.
Оливия ни секунды не сомневалась, что Порция просто играет с ними, однако стоило их рукам соприкоснуться — и по спине пробежал холодок неясного предчувствия, что их смешной клятве суждено перерасти в нечто большее, чем детская забава. Впрочем, Оливия была слишком рассудительным ребенком, чтобы верить в подобные предчувствия.
— Если кому-то из нас придется худо, пусть перешлет свое кольцо — и та, кто его получит, непременно придет на помощь, — с чувством промолвила Порция.
— Как глупо и романтично. — В голосе Оливии слышалась ирония. Ей самой стало неловко от наплыва чувств.
— А что плохого в том, что человек романтичен? — пожала плечами Порция, и Фиби ответила ей благодарной улыбкой.
— Студенты никогда не бывают романтиками. — Оливия нахмурилась так сердито, что бархатные черные брови почти сошлись в одну линию над темными, глубоко посаженными глазами. Но в следующую минуту у девочки вырвался обреченный вздох: — П-пожалуй, мне пора возвращаться к гостям. — Она аккуратно спрятала в сумочку волосяное колечко. Машинально потрогав запястье, все еще носившее слабые следы их смешанной крови, она вроде бы набралась храбрости и перешагнула порог.
Стоило распахнуть дверь, и в уютную тишину купальни ворвался дикий рев толпы на другом берегу реки. Оливия не смогла сдержать дрожи.
— В-вы не различаете, что там кричат?
— Ну как же! Они орут: «Руби! Руби!» — уверенно отвечала Порция. — Там только что казнили графа Страффорда.
— Почему?.. — недоумевала Фиби.
— Черт побери, вы что, совсем глупые? — Такая наивность была Порции в диковинку. — Страффорд — самый близкий советник короля, а парламент восстал против государя. Они захватили графа и только что отрубили несчастному голову.
У Оливии волосы встачи дыбом: раздался последний, самый жуткий и кровожадный вопль, от которого содрогнулась безмятежная синева майского неба. В городе и предместьях задымили и затрещали костры — народ собирался отпраздновать принятую графом жестокую кончину.
— Джек сказал, что нам не миновать гражданской войны, — продолжала трещать Порция, упоминая о своем отце с привычной небрежностью. — А уж он в таких делах редко ошибается… в отличие от всего остального, — искренне добавила она.
