В этом я ошибалась. Друзей в Черных Тополях у меня никогда не было. Они стая, семья, а я так и осталась чужачкой. И когда их альфа вынес мне приговор, обвинив в том, чего не делала, они просто набросились, и ни один не встал на мою сторону. Я никогда не забуду, как тот же Кирилл, вытащив чуть живую меня из леса, закинул в кузов пикапа, как ненужное барахло. В его взгляде тогда не было ничего: ни отголосков дружбы, ни тени сомнения или сочувствия. Только презрение, смешанное с отвращением, злостью. Он сдал меня в захудалую больницу, сделав вид, что впервые видит. Скинул на руки хмельному медбрату, а потом развернулся и уехал. Вот она дружба.
А теперь он стоял передо мной, хмуро скользя взглядом по моей фигуре, по моему лицу. Он чувствовал мой страх, желание сбежать, для него все мои эмоции как на ладони.
С неимоверным трудом заставила себя стоять на месте, не пятится от него к двери, не делать глупостей. Мне от него не убежать.
Тишина затягивалась, била по нервам, горячим штырем впивалась в грудь. Зачем он приехал? Кто-то решил, что я слишком легко отделалась?
Кирилл сделал шаг ко мне, и внутри все оборвалось. Отшатнулась в сторону, судорожно, с всхлипом втягивая воздух. Это сильнее меня!
Он замер, еще больше хмурясь. Светло-карие глаза прищурились, глядя на меня, а мне хотелось кричать «уходи. Оставь меня в покое. Все вы оставьте меня в покое».
Как-то нервно вздохнул, глубоко, шумно выдохнув. Попятилась от него еще дальше, не зная чего ждать. Он сердился, ему было не по себе, а мне было плохо рядом с ним:
— Зачем ты приехал? — спросила чуть дыша.
Кирилл поморщился, словно мой холодный тон был ему неприятен:
— Ты должна поехать со мной.
В груди так больно стало, от ужаса, от воспоминаний, что набросились безжалостной лавиной. Я не хочу туда возвращаться. Никогда! Ни за что!
Покачала головой — на большее не было сил, меня словно парализовало от ужаса.
— Тань, — замолк, заметив, как вздрогнула от своего имени, — не усложняй. Поверь мне, все и так сложно.
Сложно? Три месяца в больнице, в полном одиночестве, когда до тебя нет никому дела — вот, что сложно. Истерики по ночам, когда пытаешься внутри себя найти то, что было неотъемлемой частью с самого рождения, а проваливаешься в пустоту. Вот это невыносимо сложно!
— Я не хочу возвращаться туда, — в голосе звучала неприкрытая мука.
Он еще раз шумно выдохнул, и, уперев руки в бока, смотрел в сторону.
— Придется, — наконец произнес, переводя на меня взгляд, в котором прочитала непоколебимую решимость.
— Мое желание как всегда не имеет значения? — горько спросила, чувствуя, как покидают последние силы. Если ему велели меня привезти — он сделает это, даже если придется связать и закинуть в багажник. Слово альфы — закон. Спорить бесполезно, пытаться сбежать — тем более.
— Тань, — начал было он, но осекся, когда понурив голову, спустилась с крыльца и остановилась перед ним.
— Поехали, — по венам расползалось равнодушие, холодное, горькое, безнадежное. Лучше я сама, сохранив хоть каплю достоинства, чем силком потащит.
Кирилл стоял напротив меня, ничего не говоря, только кожей чувствовался тяжелый пристальный взгляд, а я не могла посмотреть в ответ. Не хотела.
— Идем, — наконец тихо произнес и отступил на шаг в сторону, пропуская меня вперед. Неужели боится, что убегу?
К машине мы подошли одновременно, привычным жестом Кир распахнул передо мной заднюю дверь. Заглянув в темноту салона, с трудом сглотнула. Моя карета в ад.
Неуклюже забралась внутрь, стараясь не морщиться от боли. Снова почувствовала на себе цепкий взгляд. Кирилл замер надо мной, рассматривая, пытался понять, что не так. Я молча села поудобнее, сложила руки на коленях и уставилась прямо перед собой, не мигая, не шевелясь, замерев как статуя. Наконец он прикрыл дверь, и, обойдя машину спереди, сел рядом со мной:
— Домой, — холодно кивнул водителю, с интересом поглядывающему на меня в зеркало заднего вида.
Домой? Мой дом больше не там, не в Черных Тополях. Там только могила, в которой погребены мои надежды, моя жизнь, моя любовь.
Кирилл нажал кнопку на подлокотнике, и между салоном и водителем опустилась перегородка.
Машина плавно тронулась с места, унося меня из того крошечного мирка, в котором я пыталась воскреснуть, встать на ноги, научиться жить дальше.
Сквозь сильно тонированные окна наблюдала за тем, как мимо проносятся привычные улицы. Серое небо теперь казалось удручающе темным, а дождь так и не начинался.
Кир молчал, не делал попыток завести мо мной беседу. Мне кажется, он даже не двигался, тоже смотрел в окно, подпирая щеку рукой, но само его присутствие давило на меня, тяготило. Он это знал, чувствовал, и был недоволен.
— Зачем я ему понадобилась? — все-таки задала вопрос, разъедающий изнутри.
— Хочет поговорить.
— Поговорить? — не сдержала измученной иронии, — мне казалось, в прошлый раз он все сказал. Объяснил подробно, что к чему.
И снова перед глазами ужас тех дней. Мои слезы, истерики, отказ верить в происходящее, а потом та ночь, после которой все перевернулось.
Кирилл посмотрел долгим, непонятным взглядом, будто искал что-то во мне, ждал чего-то, но у меня ничего не осталось, ни для него, ни для кого-то еще. Пустая.
— Руслан сам тебе все расскажет, — ответил мо вздохом, устало потирая бровь, — это не мой разговор.
Я снова от него отвернулась, обхватила себя за плечи руками, пытаясь согреться. Замерзала, не смотря на жару июньского дня.
Таня
— Согласен ли ты, Руслан, взять в законные жены Татьяну, — раскатистый голос работницы ЗАГСа пронесся по залу, вытряхивая меня из нервного транса.
— Согласен, — Бекетов, не глядя на меня, кивнул, отвечая со всей серьезность.
— Согласна ли ты, Татьяна, взять в законные мужья, Руслана, — вопрос, обращенный ко мне.
Букет в моих руках затрепетал, да и сама задрожала, как лист на ветру. Голос перехватило на миг, и я испугалась, что сейчас начну мычать. Тихонько кашлянув, ответила:
— Согласна.
Самые важные слова в моей жизни, которую хочу провести рядом с этим мужчиной. Только с ним, только вместе.
Украдкой бросаю на него взгляд: высокий, статный, уверенный в себе. Тот, ради кого готова на все. И жить, и умереть.
— Жених может поцеловать невесту, — выхватываю очередную фразу из общего потока и забываю, как дышать, когда Руслан разворачивается ко мне. Сердце в груди бьется как заполошное, гудит, раскатисто грохочет, и каждая клеточка рвется к нему.
Глаза в глаза, не замечая никого вокруг: ни гостей, ни фотографа, настойчиво щелкающего камерой чуть не перед самым носом.
