Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
– Да я всё понимаю. Это так, для примера.
Командир клипера усмехнулся – усмешка больше походила на оскал. Капитан-лейтенант ни на миг не сомневался, что минёр, (новоиспечённый, год как их Морского Училища – как и только-только вошедший в строй клипер) без колебаний наплевал бы на любой риск. Только вот незадача: кургузая медная труба бросательного минного аппарата весит больше десятка пудов, и ворочать его вдвоём не под силу. Да что там аппарат – им даже с миной, заострённой пятипудовой сигарой, начинённой пироксилином, сейчас не справиться. Были силы, да все вышли.
…вернее, вытекли – вместе с кровью из дюжины глубоких и не очень ран. И распаханный от макушки до переносицы капитанский скальп – далеко не самая серьёзная из них….
Мичман приподнял голову, выглянул.
– Стрелять перестали, Карл Карлыч. Сейчас шлюпки спустят. А то борт-о-борт встанут. Чтобы, значит, не возиться…
Командир попытался повернуться. Получилось не очень – резкая боль пронзила развороченный осколком бок, отозвалась в раздробленном колене.
– Вы, голубчик, вот что… Раз англичашка стрелять перестал – вызывайте из низов машинистов с кочегарами, попробуйте сбросить ялик, что под кормой висит – он, вроде, не побит… Только сначала помогите мне добраться до минного погреба.
– Я с вами! – вскинулся мичман, но де Ливорн не желал слушать.
– И-и-и-эх, даже и не думайте. Вы, голубчик, хоть и мичманец, а всё же офицер. И за матросиков перед Богом и Отечеством в ответе, за каждую живую душу. Давайте-ка поторапливайтесь, пока на корвете к абордажу изготавливаются. А обо мне не думайте, я всё равно в ялик спуститься не смогу. Кровью истеку, или помру от боли…
Мичман хотел что-то возразить, но не посмел. Повернулся и, пригибаясь, посеменил к разбитому люку. Де Ливорн закаменел, ожидая выстрелов с корвета – пронесло. Видимо, британские канониры не сочли одинокую человеческую букашку достойной картечного залпа.
Мичман добрался до люка, неловко, припадая на раненую ногу, ступил вниз и пропал из виду. Командир откинулся назад, опираясь на перекошенную станину, и принялся, шипя от боли, засовывать под сорочку сложенный вдвое рукав.
Если повезёт – у него будет ещё четверть часа. Только бы на ялике успели подальше отгрести от обречённого клипера.
Нет, лихого абордажа, в стиле Нельсона и Дрейка, не получилось. Но всё же блудливая портовая девка Фортуна проявила некоторую снисходительность к бронепалубной посудине её Величества: из хранившихся в минном погребе русского клипера полудюжины самодвижущихся и десяти бросательных мин, сдетонировали только три. Столб огня разломил корпус пополам, обрушил грот-мачту стоящего рядом корвета, вырвал немаленький кусок борта, уничтожив заодно скрывающуюся за планширем шестидюймовку вместе с расчётом. Сгинули, словно их и не было вовсе, три десятка матросов и морских пехотинцев абордажной партии, успевших перебраться на «трофей», или только готовившихся это сделать. Но кованая железная броня приняла на себя удар, и корабль остался на плаву. Он даже сохранил ход, ухитрившись кое-как доковылять до Адена, где и остался до конца войны – вернее, до иных событий, о которых у нас ещё пойдёт речь. И уже оттуда, из британской твердыни, прочно оседлавшей южную оконечность утопающего в раскалённых песках полуострова, телеграф разнесёт весть о славной победе Королевского Флота.
Правда, сполна насладиться лаврами победителя кептен Джеймс Ист уже не смог. Вместо него корвет привёл в порт штурманский офицер Уильям Грили – прочее корабельное начальство, включая старшего офицера Джорджа Невилла, старшего артиллериста и лейтенанта морской пехоты, возглавлявшего абордажную партию, было сдуто обращено, взрывом в ничто. И уж, конечно, у команды искалеченного корвета не было ни времени, ни желания возиться с болтающейся в волнах шлюпкой с остатками русского экипажа. Спаслись – значит, судьба к ним благосклонна. Если, конечно, сумеют догрести до недалёкого, всего в тридцати морских миль, берега, не сгинут, подобно иным бедолагам. Океан безразличен к кровавым игрищам людей, снующих по его поверхности. Он принимает всех, не делая различий ни по крови, ни по цвету кожи, ни по вере или отсутствию таковой. Как напишет однажды поэт, которого ещё назовут певцом этой великолепной эпохи:
«We have fed our sea for a thousand yearsAnd she calls us, still unfed,Though there's never a wave of all her wavesBut marks our English dead:We have strawed our best to the weed's unrest,To the shark and the sheering gull.If blood be the price of admiralty,Lord God, we ha' paid in full!»[1]
Или – не назовут? Скрипучая телега Истории уже свернула с накатанной колеи, и с каждым оборотом колеса углубляется в неизвестность. И – кто знает, что за певцы будут у иного, изменившегося до неузнаваемости времени?
I. Пепел Клааса
Июль, 1878 года. Санкт-Петербург, Невский проспект.
…июля 1878 г.
– А всё же кофе у «Жоржа Данона» не очень. – заметил Серёжа, ставя крошечную, с золотым ободком, чашечку на блюдце. – Вот, помнится, в Гельсингфорсе…
– Было, как же… – отозвался собеседник, тоже морской офицер, судя по погонам, капитан второго ранга. – Все уши прожужжала о визите в это заведение. Даже супругу мою потом соблазнила. Говорит – нечто феерическое!
Серёжа кивнул. Прежде он не слишком-то разбирался в тонкостях приготовления заморского напитка, по привычке предпочитая ему чай. Спасибо пожилому шведу, владельцу кофейни на углу Михайловской, куда он частенько захаживал во время прогулок по городу. Отставной боцман торгового флота варил кофе самолично – и не только варил, но и обжаривал зёрна, полученные прямиком из Бразилии, в джутовых мешках с фиолетовыми клеймами португальских экспортных фирм и германского Ллойда. Он-то и приучил мичмана Казанкова к этому напитку – а заодно и к крошечным, изумительно вкусным булочкам с корицей под румяной хрустящей корочкой. Увы, столичные кофейни, даже такие известные, как «Жорж Данон» не могли похвастать ничем подобным.
Нина, племянница капитана второго ранга Повалишина, тогдашнего Серёжиного непосредственного начальника, командовавшего монитором «Стрелец», нередко сопровождала молодого человека в прогулках по городу. На гельсингфорсской эспланаде, на бульварах и проспектах, так похожих не петербургские, и родилась их приязнь, переросшая со временем в нечто большее, и теперь лейтенант Казанков запросто захаживал в в дом на углу Большой Морской и Коннгвардейского, где квартировало семейство Повалишиных, на правах жениха. Свадьбу, правда, пришлось отложить – война-с, да и разрешение жениться флотским лейтенантам просто так не дают. К тому же, жених, получивший назначение на захваченный у англичан фрегат «Клеопатра», скоро отбудет в дальние края. Дядя же невесты (он выполнял роль опекуна) покинул госпиталь и, хоть и ходит, опираясь на трость, уж конечно, не засидится в столице. Война, начавшаяся после торжественного взятия Константинополя, тянулась уже почти полгода. И, несмотря на немалые успехи, конца пока не просматривалось в океанских просторах, где по-прежнему господствует Британская Империя…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
