Она принадлежала ему. Она его.
Она принадлежала ему несколько минут. Скоро они разойдутся и снова станут чужими людьми. Что им тогда говорить друг другу? Как вести себя? Как быть?
Андерс посмотрел вниз. Под ногами стали попадаться камни, и он был вынужден смотреть, куда ставить ноги. Сесилия снова взяла его за руку и уже не отпускала.
Через две минуты они забрались на скалу. Тогда Сесилия чуть отодвинулась и отпустила его потную ладонь.
Андерс тайком вытер руку об штаны. Кровь стучала в висках, лицо пылало. Наверняка Мартин или Жоэль ни капли не смущались в таких случаях. Они знали, как себя вести, и никогда не испытывали неловкости. Он посмотрел на свою футболку, где красовалось маленькое привидение. Ghostbusters.[1]Это была его любимая футболка, которая стиралась так часто, что контуры привидения почти стерлись.
— Как тут прекрасно! Андерс, оглянись!
Сесилия смотрела с обрыва на море. Камень был таким высоким, что они стояли над вершинами елок. Далеко внизу виднелись летние домики, где жили их приятели. По морю скользил белый корабль под финским флагом, вдали виднелись другие шхеры. Имен их Андерс не знал.
Он приблизился к Сесилии и сказал:
— Это самое прекрасное, что только может быть.
И тут же пожалел о сказанном. Уж очень по — детски и наивно прозвучали его слова, и он попытался исправить положение:
— По крайней мере, можно так думать.
Затем он отошел от нее на другой край камня. Обойдя камень по кругу, снова приблизился к ней. Сесилия сказала задумчиво:
— Что — то странное, да? С этим камнем? Тебе не кажется?
Тут ему было что ответить.
— Этот валун… он называется эрратический. Так папа говорил, во всяком случае.
— Что это такое? Как ты сказал?
Андерс посмотрел на море, задержал взгляд на маяке Ховастен, пытаясь вспомнить, что рассказывал ему отец. Затем он обвел рукой окрестности. Старая деревня, новые домики дачников.
— Ну… тут повсюду был лед. Ледниковый период. И лед принес с собой камни. А когда все растаяло, то камни просто остались.
— А откуда они сначала появились? Ну, с самого начала?
Это папа тоже рассказывал, но Андерс все забыл. Откуда появились камни? Он пожал плечами:
— С севера, наверное. С гор. Оттуда, где много камней.
Сесилия посмотрела на край валуна. С одной стороны он был почти плоский, а в высоту метров десять.
— Должно быть, льда было много.
Андерс вспомнил еще один факт из рассказа отца:
— Много. Километр. Толщиной.
Сесилия сморщила нос, так что в груди у Андерса застучало.
— Не — е — ет, — протянула она недоверчиво, — ты шутишь, да?
— Папа так говорил.
— Километр? Целый километр?
— Да. А ты знаешь, что вот эти острова — они немного поднимаются из моря каждый год? — Сесилия кивнула. — Это потому, что лед такой тяжелый, он нажимает снизу и заставляет все подниматься. Потихоньку, но постоянно.
Теперь он вспомнил рассказ отца. Сесилия смотрела на него крайне заинтересованно, так что он продолжил, показывая на Ховастен:
— Примерно две тысячи лет назад тут была только вода. Единственное, что виднелось над ее поверхностью, — это маяк. Или, вернее, только скала. Никакого маяка, ничего. И только этот камень. Остальное тогда было под водой. Представляешь?
Андерс опустил взгляд вниз. Под ногами стелился мягкий мох, растущий вокруг камня. Когда он поднял взгляд, Сесилия внимательно смотрела на море и материк. Она прижала руку к груди, как будто боялась чего — то, и сказала негромко:
— Это правда?
— Думаю, да. Правда.
И тут для Андерса что — то поменялось. Он вдруг стал видеть то же самое, что и она. Раньше, слушая эти рассказы, он никогда не представлял себе все это наяву. Ему всегда было интересно слушать рассказы отца, но он никогда не видел мысленным взором то, о чем шла речь. Теперь он увидел, увидел по — настоящему.
Он увидел, что все вокруг — ошеломляюще новое. Он увидел, что тут было совсем недавно. Их остров, их дом, даже старые лодочные сараи — всего только кубики на древней горе. У Андерса даже засосало в животе, когда он подумал про глубину веков. Он почувствовал себя таким бесконечно одиноким во всем этом мире. Море, море до самого горизонта. Все вокруг было немым и бездушным.
Андерс почувствовал дыхание Сесилии. Он повернул голову и увидел ее лицо — совсем рядом. Она смотрела ему в глаза и быстро дышала. Ее рот была так близко от его, что он почувствовал легкий запах жвачки «Джуси фрут».
Потом Андерс не мог этого понять, как это случилось, но он не колебался ни секунды. Он нагнулся вперед и поцеловал ее, совершенно не думая, что он делает. Он просто сделал это, и все.
Ее губы были напряженными и твердыми. С той же самой непонятной для него самого решимостью Андерс засунул между ними язык и коснулся ее языка. Опьяненный совершенно новыми ощущениями, он ни о чем не думал, он просто не знал, как вести себя дальше.
Он лизал ее язык своим и чувствовал наслаждение, но в то же время думал — а вот потом люди начинают обниматься. Но даже если это и так, то все равно он не осмелился… Он не мог, он не знал и… нет, он не хотел.
Задумавшись, он перестал двигать языком, даже не заметив этого. Теперь это делала она. Андерс чувствовал благодарность и радость, все сомнения ушли. Когда она немного отстранилась и просто поцеловала его, он понял: все прошло хорошо.
Он первый раз поцеловал девочку, и все прошло хорошо. Его лицо пылало, ноги ослабели, но все прошло хорошо! Андерс посмотрел на Сесилию и увидел, что и она думает то же самое. Когда он увидел, что она улыбается, он тоже улыбнулся. Она это увидела и улыбнулась еще радостней.
Секунду они смотрели друг другу в глаза и просто улыбались. Затем, смутившись, они снова стали смотреть на море. Андерс больше не думал, что оно выглядит пугающе, и не понимал теперь, как он мог так думать.
Это самое прекрасное, что только может быть. Самое прекрасное в мире.
Он сказал это вслух. И это на самом деле так.
Они спустились с камня и пошли по ельнику, держа друг друга за руки. Андерсу хотелось кричать и петь от счастья.
Внутри его кипела радость, такая, что становилось больно в груди.
Мы вместе. Я и Сесилия. Мы теперь вместе.
Ховастен (февраль 2004)
— Ты только посмотри, какой день. Просто невероятно!
Сесилия и Андерс стояли около окна в гостиной и смотрели на фьорд. Лед был покрыт снегом, солнце ярко светило, на небе не было ни единого облачка. Пейзаж напоминал искусную фотографию.
