Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Кеннет прибыл на следующий день и собрал вещи: набор щеток для волос, тостер и картину, на которой была изображена охотничья собака, осторожно держащая во рту мертвую птицу. Сестра заранее приготовила целую гору вещей для папы – в том числе подушку, которая явно ему нравилась, – но Кеннет не отклонялся от списка и захватил еще только одеяло, в которое завернул картину.
Все это время я держала Дебби на поводке и почувствовала облегчение, когда «даймлер» укатил прочь, не особачившись.
Вы, может быть, думаете, что мама была рада избавиться от папы и всех его ужасных щеток для волос. Не только потому, что он теперь был влюблен в Фила с завода, но и потому, что и до этого он почти никогда не выходил из своего кабинета, разве что поужинать, хотя он никогда не пил с нами чай и не обедал. А если все-таки показывался, то лишь раздражал всех. Например, мы сидим обедаем, погрузившись в спор по поводу современной любви к панировке, и тут появляется папа, причесанный волосок к волоску, и просит маму извлечь сигарету изо рта. А потом поворачивается к нам и говорит, что мы неправильно держим нож и вилку. И хотя мамино выражение лица подрывало его авторитет, я всегда чувствовала, что должна его слушаться. И мучилась, тыкая в еду вилкой, которую держала в левой руке, хотя мне куда больше нравилось есть как скандинавы, сгребая еду вилкой в правой руке. А папа, закончив с едой, говорил: «Ну, я пошел работать». И мы оставались одни и снова начинали сгребать еду и обсуждать панировку.
Часто после его ухода мама бормотала «идиот» или нечто подобное, а Крошка Джек защищал папу, кидался вслед за ним, а потом возвращался грустный, не зная, к какой стороне примкнуть.
После разрыва я сначала думала, что, в общем-то, рада избавиться от папы. Но на самом деле я по нему скучала: папины появления за ужином все-таки были лучше, чем ничего, и его сдержанное неодобрение неожиданно показалось мне довольно важным. И когда я услышала о его любовном романе – а мы услышали о нем, потому что мама написала короткую пьесу, вспоминая, как она сама узнала об этом романе, – мое мнение о папе изменилось. Это было волнующе и неожиданно. Вдруг оказалось, что наш отец из плоти и крови, а раньше он представлялся старой пыльной статуей, которую всюду таскают за собой и стараются на нее не натыкаться.
Даже мою сестру, которая очень злилась из-за разрыва и очень беспокоилась насчет будущего, новость о папином романе привела в восторг.
– Я просто не могу себе представить папу, вот так, как он целуется и так далее с другим мужчиной, – сказала она, – это потрясающе.
И мы согласились. Так оно и было.
Может быть, поэтому мама так расстроилась. Может быть, как и мы, она теперь видела его в новом, романтическом свете. Посмотрим правде в глаза: она ведь подслушала в телефонной трубке настоящий любовный шепот. А теперь папа ушел.
Адель приложила телефонную трубку к уху.
Микрофон прикрыла ладонью.
РОДЕРИК (тихо). Я хочу тебя.
Адель молча корчит гримасу.
МУЖСКОЙ ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Когда?
РОДЕРИК. Встретимся через полчаса в квартире.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Не забудь тостер.
– Тебе не будет одиноко, мама, – сказала я. – У тебя же осталась миссис Лант.
– Не нужна мне миссис Лант. Миссис Лант – мутант, – внезапно произнесла она, обрадовавшись, что получилось в рифму.
– Ну в любом случае у тебя есть мы трое, – весело прочирикала я, но она процитировала стихотворение «Одиночество в толпе», парадоксальное название которого иллюстрировалось образом пластиковой петрушки на тарелке голодного человека.
У сестры наконец получилось заставить меня волноваться – как это всегда получается у старших сестер – из-за одиночества мамы, ведь сестра неустанно твердила о возможных последствиях. Ей было одиннадцать, а мне девять, она лучше меня разбиралась в таких вещах, и я была вынуждена признать, что одиночество наверняка входит в десятку самых худших вещей, которые только можно себе представить, и может запросто привести к несчастью и написанию пьес, а уж этого точно нельзя допустить. Но все же я не так беспокоилась, как сестра, и уделяла переживаниям только часть своего времени, что сестра считала проявлением черствости.
В свою защиту я составила список множества других людей, на которых мама могла бы рассчитывать, чтобы избавиться от него (от одиночества). И список этот был длинным. Для начала я включила туда ее родственников – были у нее кое-какие братья (но не сестры, что было бы в миллион раз лучше, особенно в те дни). Ее мать я не посчитала, это была недобрая женщина, всегда готовая посыпать раны солью. Но у мамы имелись милые тетушки, а также кузены и кузины, разбросанные по стране.
Мне пришлось признать, что отсутствие у мамы лучшей подруги (на самом деле у нее вообще не было подруг) ставило ее в невыгодное положение. Произошло это потому, что она училась в удаленном пансионе, а после вышла замуж в девятнадцать лет, не успев даже по-настоящему начать взрослую жизнь. Но в актив можно было записать целую коллекцию друзей семьи, которых мама знала всю свою жизнь, – хорошо воспитанных, напыщенных леди и джентльменов, которые устраивали коктейльные вечеринки и всякое прочее, прекрасно подходящее для того, чтобы развеяться и забыть об одиночестве.
В непосредственной близости от нас имелись и соседи. Пышногрудая миссис Вандербас и ее водитель, мистер Мейсон. К их большому старому дому вела та же дорога в форме буквы «D», что и к нашему дому, днем они спали, так что миссис Вандербас высовывалась из окна верхнего этажа и кричала: «У нас с мистером Мейсоном щас сиеста, так что заткнитесь», и мы специально ходили на цыпочках и вели себя как можно тише, пока она снова не показывалась в окне и не кричала: «Подъем, подъем», и это означало, что они проснулись.
Мы любили миссис Вандербас – из-за этого я специально пишу о ней лишние строки. Она частенько приносила нам домашние голландские кексы в красивых формах, которые каждый раз просила вернуть (формы). А когда миссис Вандербас нашла в цветах ужика, она позвала нас и подняла его, чтобы показать нам, как настоящий специалист, хотя до этого только один раз видела ужа по телевизору, а через неделю у нее случилась запоздалая паническая атака, так что ей пришлось попросить доктора Хиллворда выписать ей успокоительное.
К числу других симпатичных нам соседей относились доктор Хиллворд и миссис Хиллворд (которую назвали Маргаритой до широкого распространения маргарина, и ей хотелось бы, чтобы либо ее назвали по-другому, либо маргарин не стал так популярен). Хиллворды были нами очарованы и приносили своего милого щенка Бимбо познакомиться с нашим милым щенком Дебби, когда они еще были щенками, да и после тоже приводили. И однажды они помогли нам устроить фейерверк, когда мама испугалась запускать ракеты, а папа застрял на заводе.
А еще была миссис Лант, которая, как бы мама ее ни называла, всегда приходила на помощь, хотя определенно не в роли няни (она терпеть не могла детей и говорила, что у нее от них кошмарики), и оказывала успокаивающее действие, а также делала замечательные тарталетки с вареньем, причем с вареньем разного цвета, которые мы называли цветным горошком. «Ничто так не поднимает настроение, как тарталетка с вареньем», – бывало, говорила миссис Лант, и хотя иных приятных слов она никогда не говорила, эти слова были приятны, и говорила она их часто.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
