Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
– Завтра рано утром я поеду в Окумаре, чтобы навестить теток, маминых сестер. Я хотела отвезти им кое-какие ее вещи, – солгала я. – Но все равно спасибо за предложение. Вам сейчас тоже нелегко. Я знаю.
– Ну, как хочешь… – Ана поцеловала меня в щеку и ушла. Я понимала, что на кладбище она не приедет. Кому захочется присутствовать на похоронах посторонней женщины, если впору готовиться к похоронам собственного брата?
Следующими явились Мария Хесус и Флоренсия – учительницы на пенсии, с которыми мама в течение многих лет поддерживала полуприятельские отношения. Они пробормотали слова соболезнований и сразу ушли, словно понимали: ничто из того, что они способны сказать или сделать, не в состоянии оправдать смерть женщины, которая была еще сравнительно молодой, чтобы покинуть этот мир. Уходили они быстро, словно еще надеялись обогнать старуху с косой, которая могла прийти и за ними. Цветов они не принесли. В зале похоронного агентства вообще не оказалось ни одного венка, кроме моего – венка из белых гвоздик, который едва прикрывал верхнюю часть гроба.
Мамины сестры, мои тетки Амелия и Клара, на похороны не приехали. Несмотря на то что они были близняшками, одна из них была болезненно полной, а другая – тощей как щепка. Одна постоянно что-то жевала, другая довольствовалась на завтрак крошечной порцией черных бобов и самодельной сигаретой на десерт. Клара и Амелия жили в Окумаре-де-ла-Коста – небольшом городке в штате Арагуа на самом побережье рядом с пляжами Баия-де-Ката и Чорони, где лазурные волны накатывались на белоснежный песок. Окумаре отделяли от Каракаса мили и мили разрушенных дорог, которые понемногу становились совершенно непроезжими.
Моим теткам было под восемьдесят, и за всю свою жизнь они побывали в Каракасе только один раз. Амелия и Клара не покинули свой сонный омут даже для того, чтобы побывать на университетских выпускных торжествах мамы, а ведь она стала первой в семействе Фалькон, кто получил высшее образование. На фото, которые я много раз рассматривала, мама была снята в актовом зале Центрального университета Венесуэлы и выглядела очень красиво: глаза густо подведены, волосы с начесом выбились из-под академической шапочки, рука судорожно сжимает диплом, а улыбка выглядит несколько отрешенной, словно мама была в ярости, но старалась этого не показать. Эту фотографию она хранила вместе с академической справкой о присвоении ей степени бакалавра педагогики и вырезанной из «Эль Арагуэньо» (небольшой газетки, выходившей в Окумаре) заметкой, которую мои тетки отправили в редакцию, чтобы весь мир узнал: в семействе Фалькон наконец-то появился дипломированный специалист.
Теток мы навещали нечасто – один или два раза в год. В небольшой городок, где они жили, мы ездили в июле и в августе, или – иногда – на Светлую седмицу. Во время этих посещений мы обе работали в пансионе, который держали тетки, к тому же мама считала своим долгом хоть немного облегчить сестрам то финансовое бремя, которое они несли. Она всегда оставляла им какую-то сумму денег, а за это считала себя вправе «воспитывать» Клару и Амелию, упрекая одну за то, что она ест слишком много, а другую – за то, что она ест мало. Сестры в свою очередь угощали нас «роскошными» завт- раками, от которых у меня расстраивался желудок и которые состояли из говяжьего фарша в густом соусе, до хруста зажаренных шкурок окорока, переспелых помидоров, недозрелых авокадо и гуарапо – забродившего сока сахарного тростника с корицей, процеженного через тряпку. Тетки ходили за мной по пятам по всему дому, настойчиво пичкая этим напитком, от которого я несколько раз теряла сознание. Первым, что я слышала, приходя в себя, было их взволнованное кудахтанье.
– Если бы наша покойная мать увидела, какая ты худая и слабенькая – ну просто кожа да кости, она бы дала тебе три большие лепешки с салом и стояла рядом до тех пор, пока ты не съела бы их до последней крошки! – говорила мне тетя Амелия (та, которая была толстой) – Ну а ты куда смотришь?! – обращалась она к моей матери. – Ты что, ее совсем не кормишь, бедняжку? Она же у тебя тощая, как жареная селедка! А ну-ка, подожди немного, детка… – (Это снова мне.) – Я сейчас вернусь, ты только не двигайся, моя хорошая!..
– Оставь ребенка в покое, Амелия! – кричала из патио тетка Клара, где она курила и присматривала за своими манговыми деревьями. – Если тебе постоянно хочется есть, это не означает, что остальные тоже должны жрать без перерыва.
– Что вы там делаете, тетя? Идите сюда, мы как раз собираемся обедать!
– Сейчас, сейчас… Я хочу только убедиться, что эта шпана из соседнего дома не собирается снова сбивать мои манго удочкой. На днях они набрали почти три мешка, представляешь?..
– Ну вот и я… Смотри какие булочки! Скушай штучку, если больше не хочется, но имей в виду: я напекла их целую гору, – говорила тетя Амелия, возвращаясь из кухни с подносом жареных булочек-болло с начинкой из свиного фарша. – Давай, малышка, кушай скорее, не то они остынут.
Вымыв посуду, мама и обе ее сестры обычно сидели в патио и играли в бинго в окружении тучи москитов, которые вылетали на охоту в шесть часов – каждый вечер в одно и то же время. Обычно мы отгоняли их дымом, поднимавшимся от кучи сухого хвороста, который вспыхивал, стоило только поднести спичку. Сложив небольшой костер, мы придвигались к нему поближе и смотрели, как пламя становится все ярче, по мере того как опускается за горизонт вечернее солнце. Потом одна из теток – иногда это была Клара, а иногда Амелия – поворачивалась в своем кресле из ротанга и, покряхтев немного, произносила магические слова: «Тот, Который Умер».
Речь шла о некоем студенте инженерного факультета. Он собирался жениться на моей матери, но мигом позабыл о своих намерениях, как только она сообщила, что ждет ребенка. Тетки вспоминали о нем с таким жгучим негодованием, что можно было подумать, будто их тоже кто-то бросил. О студенте они вспоминали гораздо чаще, чем мама, которая даже ни разу не назвала его при мне по имени. После того как он скрылся в неизвестном направлении, она ничего о нем не слышала – так, во всяком случае, говорила мне мама. Мне это казалось достаточно веской причиной не переживать по поводу его отсутствия. Если этот человек не желал ничего о нас знать, то почему мы должны были ожидать от него весточки?
Я никогда не считала нашу семью большой. Для меня семья состояла всего из двух человек – из мамы и меня самой. Нами и ограничивалось наше не слишком раскидистое семейное древо, зато вместе мы были как кеберлиния – колючее растение, способное расти где угодно. Мы были невысокими, жилистыми, сухими, так что нам, наверное, не было бы больно, если от нас отломать веточку или выдернуть с корнями. Мы были прекрасно приспособлены к тому, чтобы терпеть и выживать. Наш мир опирался только на нас двоих, и мы без труда удерживали его в равновесии. Все, что находилось за пределами нашей семьи из двух человек, было избыточным, необязательным, излишним и по этой причине ценилось не слишком высоко. Мы никого не ждали и ни к кому не привязывались. Мы существовали одна для другой, и этого было достаточно.
* * *
Полная катастрофа… Полная и окончательная.
Вот что я думала и чувствовала, когда набирала номер пансиона сестер Фалькон в день похорон мамы. Мои тетки не спешили брать трубку. Двум больным женщинам, живущим в большом старом доме, было нелегко добраться из патио в гостиную, где стоял небольшой телефон с прорезью для монет, которым, правда, уже давно никто не пользовался. Пансион тетки держали на протяжении последних лет тридцати. За все это время они ничего в доме не меняли – даже, кажется, не красили его ни разу. Они были такими, мои тетки, – совсем как розовые табебуйи на старых, потрескавшихся холстах, украшавших мохнатые от жира и копоти стены.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
