Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Так вот, с детства я слышала разговоры о сложных случаях, об историях болезни и медицинских ошибках, и, главное, - о тайнах человеческой души.
Приходил пожилой интеллигентный доцент с козлиной бородкой, Сергей Александрович Ручевский, который учился еще вместе с моим отцом, и заводил разговоры о раздвоении души Ивана Карамазова. Вообще Достоевский был любимым писателем нашего маленького кружка - а любимым занятием было ставить диагнозы его героям. Именно поэтому я прочла «Преступление и наказание» чуть ли не раньше «Приключений Тома Сойера». Меня страшно занимала именно загадочность человеческой психики во всех ее проявлениях - и, по-моему, уже в десять лет я могла сказать, чем, например, галлюцинации отличаются от иллюзий. Я знала, что стану психиатром, чтобы разгадывать тайны мозга.
Естественно, о клятве Гиппократа речь на этих интеллектуальных посиделках напрямую не велась, но этические проблемы советской психиатрии, которая в то время была всеобщим жупелом и которую каждый день ругательски ругали по Би-би-си и «Голосу Америки», не могли остаться на них в стороне. Я хорошо помню - я уже была в достаточно сознательном возрасте, чтобы вникнуть в суть дискуссии, - как однажды Аля, тогда еще студентка, вмешалась в разговор старших:
- Как вы можете серьезно говорить о диагнозе «вялотекущая шизофрения», вы же знаете, что Снежневский специально придумал этот термин, чтобы клеймить им диссидентов! - возмущалась она.
- Аля, но вы не можете отрицать, что есть заболевание с таким комплексом признаков, - спокойно попытался урезонить ее Ручевский, но Аля уже закусила удила и, окинув всех горящим взглядом, воскликнула:
- Я не хочу разговаривать с пособниками убийц из КГБ! - и, зарыдав, убежала, хлопнув дверью.
Хорошо помню неловкость, которая воцарилась в комнате; потом самый старший из присутствовавших, профессор Нейман, сказал:
- Да, Аннушка (мою маму зовут Анной), трудно вам будет с такой правдолюбкой. Зато пациентам будет с ней легко.
Не знаю, утешили ли эти слова моих родителей - вряд ли - но они точно выразили суть дела. Александра была очень трудным в общежитии человеком, но ее пациенты действительно ее боготворили (в этом мне предстояло скоро убедиться самой). Свою миссию в жизни она видела в том, чтобы облегчать человеческие страдания - этакая Флоренс Найтингейл и мать Тереза в одном лице. Так что даже психиатрию, свою профессию, мы с ней воспринимали по-разному.
Мне всегда казалось, что мои родители сами страдали от того, что не так, как должно, относятся к старшей дочери, но ничего поделать с собой они не могли. Так она и росла - падчерицей в своей собственной семье. Как выяснилось, это соответствовало истине - но об этом я узнала только после ее смерти. Как-то в поисках своей метрики я залезла в ящик папиного письменного стола, где хранились документы, и наткнулась на свидетельство о смерти Беловой Александры Владимировны. Не Неглинкиной, как мы все, а Беловой! Я тут же побежала к маме за объяснением - и его получила:
- Видишь ли, Лида, я была беременна, когда выходила замуж за твоего отца. Но Володя всегда считал Алю родной дочерью - и все вокруг так считали.
- Так как же она узнала…
- Это все твоя московская тетка Саша! Мы с тех пор с ней не разговариваем… Черт потянул ее за язык - она проговорилась. Думаю, что она это сделала намеренно. Ты же знаешь, какой характер был у твоей сестры - она тут же взяла мою девичью фамилию и уехала от нас в Москву.
- Мама, а кто был ее настоящим отцом?
Мама смотрела на стенку перед собой невидящим взором; мне показалось, что она унеслась мыслями куда-то далеко, в свои молодые годы - представляю, сколько мужчин лежало тогда у ее ног - и не только у ног; оказалось, кое-кто забирался и повыше. Я молчала; наконец, она вспомнила обо мне и, обняв меня за плечи, тихо сказала:
- Извини, вот об этом я никому не скажу.
Я могла бы настаивать и канючить, но я слишком хорошо знала свою маму - это было бесполезно. После этого эпизода я все чаще стала задумываться о судьбе своей несчастной сестры.
После смерти Али о ней старались у нас не вспоминать. Во всяком случае, вслух - это было табу. Мне кажется, что моих родителей постоянно мучили угрызения совести - они винили себя в ее гибели. Александра каким-то образом выпала из окна ординаторской на пятом этаже во время ночного дежурства и разбилась насмерть. Хотя официально причиной смерти считался несчастный случай, они были убеждены, что она сама лишила себя жизни.
Когда дочь или сын кончают с собой, это трагедия для любой семьи - но для профессиональных знатоков человеческих душ особенно. Как же они, с их опытом и знаниями, недосмотрели, не вникли, допустили? И поэтому мои родители попытались внушить себе, что ничего подобного не было, а просто Аля, пытаясь закрыть окно - та осенняя ночь выдалась особенно холодной - по своей собственной неосторожности потеряла равновесие и упала. Вот так.
Я тоже долго в это верила - мне так было удобно. Как ни странно, заставила меня усомниться в этой версии тетя Саша-та самая, что раскрыла Але секрет ее рождения. Тетя Саша была маминой двоюродной сестрой и белой вороной в нашем обширном семействе. Во-первых, она не была не только психиатром, но даже медиком. Во-вторых, она отличалась чертой характера, совершенно нетипичной для нашей фамилии - она любила посплетничать, и притом злобно. После того как она «проговорилась», мои родители старались держаться от нее подальше. Но так как почти все наши родственники жили в Москве и периодически мы к ним туда наезжали - чаще всего по печальным поводам, например по случаю похорон очередной престарелой тетушки - то это им не всегда удавалось. И вот однажды на поминках по дальней родственнице (кажется, мачехе второго мужа племянницы покойного супруга тети Лены) тетя Саша ухватила меня за руку и чуть ли не силком отвела в сторону.
- Ах, как ты расцвела, деточка, - шептала она, чересчур близко ко мне прижимаясь (за что я не люблю этих незамужних тетушек, так за их скрытые лесбийские наклонности). - Как я рада тебя видеть! Когда замуж тебя будем выдавать?
Я сухо ответила, что фактически замужем.
- Чудненько! Не то, что твоя сестрица-покойница - пусть земля ей будет пухом! Перед смертью она совсем исхудала - видно, сохла по кому-то. Просто так ведь в окно не бросаются!
Меня ее слова заинтриговали и, отбросив брезгливость, я хотела уже расспросить ее о последних днях моей сестры, как тут мне на выручку примчалась мама - она набросилась на оторопевшую тетю Сашу, как львица, защищающая единственного оставшегося в живых детеныша, и утащила меня с собой за общий стол. Но семя уже упало на благодатную почву, и я продолжала размышлять о словах тетки. Никто из нас не знал, что у моей старшей сестры были мужчины или вообще поклонники - мы все считали, что Аля - старая дева. Женщина, избравшая своим идеалом достопочтенную Флоренс, не может не быть таковой.
Я не помню, чтобы Аля когда-нибудь влюблялась по-настоящему - все ее привязанности были чисто платоническими. Например, она обожала молодого учителя, преподававшего у нас в школе физику (через десять лет, на моем выпускном вечере, он признавался мне в любви). Она была влюблена в пожилого преподавателя с кафедры нервных болезней - у него был печальный и благородный вид (он был бы похож на рыцаря Печального Образа, если бы не был таким коротеньким), и он очень красиво говорил о врачебном долге. Но о моих многочисленных ухажерах она отзывалась свысока - земное и пошлое ее не интересовало. Бедная моя закомплексованная сестричка…
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
