Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
– Это твой дядя Тобиас. Его ликвидировали, когда тебе было два годика.
В ту пору мне стукнуло десять. Двухлетнее «я» исчезло давно и безвозвратно. Срывающимся голосом отец рассказал, что его «любимый отчаянный» младший брат Тобиас жил вместе с нами, пока учился в медицинском. Он навлек на себя подозрения ФСБ/ФБИ (Федерального следственного бюро, Федерального бюро инквизиторов) тем, что помог с организацией первомайской демонстрации за свободу слова. В возрасте двадцати трех лет «дядю Тоби» арестовали прямо в нашем доме, увезли, предположительно, пытали, а потом ликвидировали.
То есть он «испарился».
– Папочка, а что значит «испарился»? – Я нутром чуяла: ответ будет жутким – и все-таки не удержалась от вопроса.
– Он исчез, милая. Погас, как пламя.
В силу возраста я не могла постичь всю боль утраты отца. Вообще, потерянное выражение почти не сходило с его лица. От изнурительной работы в больнице кожа посерела, мучила хромота: неправильно срослась кость правой ноги после давнего перелома. Однако стоило отцу улыбнуться, и мое плохое настроение моментально улетучивалось.
Веселей, ребята! Выше нос.
Правда, в тот момент папа не улыбался и слегка отстранился, чтобы я не увидела (наверное), как он вытирает слезы.
– Нам нельзя упоминать Тобиаса. Категорически запрещается рассказывать о нем детям. И тем более рассматривать фотографии! Меня арестуют, если кто-нибудь узнает.
Под «кем-нибудь» подразумевалось правительство, хотя никто не произносил само слово вслух. Запрещено. Аналогичный запрет распространялся на «государство» и «федеральных лидеров». Поэтому все, как и папа, ограничивались туманным, опасливым «если кто-нибудь узнает».
Зато разрешалось без страха употреблять местоимение «они».
«Они» ассоциировались с пасмурным небом, низким, затянутым огромными, точно дирижабли, тучами, якобы набитыми шпионской техникой. Радужно переливаясь от загрязнения, эти исполинские корабли синюшного цвета плыли над головой – хаотичные и вездесущие.
Внизу, в непосредственной близости от электронных приборов, отец всегда тщательно выбирал выражения. Разумеется, нельзя доверять компьютеру, каким бы дружелюбным и гортанно-соблазнительным ни был его голос, как и сотовому, и ручке-диктофону, а еще – термостатам, посудомоечным машинам, микроволновкам, ключам от автомобиля и беспилотному транспорту.
– Я очень скучаю по Тоби. Скучаю постоянно. Стоит увидеть студента-медика его возраста… А каким прекрасным дядей он стал бы для вас с Родом!
Признаться, я слегка растерялась, успев позабыть недавние реплики отца.
Испарился? Ликвидирован?
Однако я удержалась от расспросов, чтобы не огорчать папу еще больше.
Помню, с каким удовольствием рассматривала снимки своего утраченного «дяди Тоби», который выглядел молодой копией моего отца. Та же скупая улыбка. Такой же тонкий длинный нос с легкой горбинкой. А глаза – темно-карие, блестящие, прямо как у меня.
– Похоже, дядя Тоби был просто замечательный.
Я сразу поняла, что сморозила чушь, и покраснела, но папа лишь грустно улыбнулся:
– Да, Тоби замечательный. Был.
Отец всячески отговаривал брата участвовать в акциях за свободу слова и майских демонстрациях. Даже в периоды, когда Бюро национальной безопасности по массовой пропаганде (БНБМП) относительно ослабляло вожжи. В такие времена правительство смотрело на действия населения сквозь пальцы, однако, по мнению отца, продолжало собирать информацию и следить за инакомыслящими и потенциальными Инд-П (индивидами-провокаторами) – так, на будущее. Ничто не забывается, никогда, предупреждал папа.
Краткая передышка рождала слухи об «оттепели» – «новой эре», ведь люди, объяснял папа, склонны верить в хорошее и забывать плохое. Всем хочется быть оптимистами. Однако «оттепели» быстро заканчивались; по итогам самые беспечные граждане – в основном молодые и неискушенные – незамедлительно подвергались аресту со всеми вытекающими последствиями.
После исчезновения (по официальной версии) дяди Тоби в дом нагрянули стражи правопорядка. Они перевернули все вверх дном, изъяли дядины учебники, лабораторные конспекты, компьютер, технику и прочее, а также все фотографии, как цифровые, так и распечатанные. Однако отцу на свой страх и риск удалось припрятать пару снимков.
– Знаю, гордиться мне нечем, но обстоятельства вынудили отречься от брата – по крайней мере, формально. После Ликвидации защищать его уже не имело никакого смысла. Мы с твоей мамой весьма убедительно клялись и божились, что даже не подозревали, какую змею, какого «предателя» пригрели на груди, поэтому нас отпустили, наложив взыскание. – Папа провел по лицу рукавом, утирая слезы. – Просто ограбили на самом деле. Дом не снесли – и то счастье, хотя могли бы, с изменниками такое практикуется.
– А мама знает?
– О чем?
– О вещах дяди Тоби.
– Нет. Разумеется, она в курсе, что моего брата ликвидировали, но никогда не говорит о нем. Про его личные вещи наверняка догадывалась, но сейчас благополучно забыла. Вряд ли даже помнит, как выглядел Тоби. Если хорошенько постараться не думать о чем-то, отгородить подсознание глухой стеной, да еще заручиться поддержкой окружающих, все можно забыть – до определенной степени.
Помню, меня пронзила дерзкая мысль: «Только не я. Уж я никогда ничего не забуду».
Касаюсь одного из дядиных свитеров – мягкая темная шерсть изъедена молью. Замечаю желто-белую футболку с растянутой горловиной. Наполовину пустую лабораторную тетрадь. Наручные часы с эластичным ремешком и мертвым циферблатом, застывшим на времени 14:20, – отец пытался их реанимировать, но тщетно.
– Адриана, поклянись, что никому не расскажешь про дядю Тоби.
Я киваю: да, папочка.
– Ни маме, ни Родди. Ни слова про дядю Тоби. Даже мне.
Заметив мое недоумение, папа влажно целует меня в нос.
Собираем незаконные вещи, прячем их под половицы и накрываем ковром.
– Адриана, это будет нашим секретом. Обещаешь?
– Обещаю, папа!
* * *
Да, я знала про Ликвидацию еще тогда. И сейчас знаю, чтό она собой представляет.
Не хочу уподобиться дяде Тоби. Больше не желаю высовываться – чтобы не засветиться.
Я тысячу раз поклялась отбыть срок Изгнания, не нарушая Инструкций. И дала себе обещание в один прекрасный день вернуться домой к семье.
Нельзя допустить, чтобы меня «испарили», стерли из памяти близких. Гадаю, не лежит ли под половицей на чердаке жалкая кучка моих вещей, в спешке припрятанная родителями: потрепанная зубная щетка, носки «с котятами», домашняя работа по математике с выведенной красными чернилами оценкой «91».
Ордер
Решением САШ-23 в 16-м федеральном округе Восточно-Атлантических Штатов от 19 июня выдан ордер на арест с последующим взятием под стражу и передачей суду для вынесения приговора АДРИАНЫ ШТРОЛЬ, возраст 17 лет. Является дочерью ЭРИКА и МЭДЕЛИН ШТРОЛЬ, проживает по адресу: Пеннсборо, штат Нью-Джерси, Семнадцатая Норт-стрит, дом 3911.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
