Тони стоял на пороге и смотрел, как она кормит дочь. В детской было темно, только свет крошечного ночника падал на ее лицо снизу, делая его невообразимо прекрасным. Мадонна с младенцем… Он снова почувствовал, как подступают слезы. С детства внушенное «мальчики не плачут» — он давно уже махнул на это рукой. Когда мальчикам очень плохо и когда их никто не видит — еще как плачут. Только сейчас изнутри рвались уже не слезы — рев самца, у которого отобрали самку.
Мэгги наелась и, сыто вздохнув, отпустила грудь. Света встала с кресла, походила по комнате, поглаживая Мэгги по спинке, положила ее в кроватку. Тони взял Свету за руку, отвел в спальню, подождал, пока она ляжет. Встал рядом с кроватью на колени, уткнувшись лбом в ее плечо.
— Я так скучаю по тебе, — сказал он. — Больше, чем тогда, осенью. Тогда я знал, что скоро ты приедешь, что мы будем вместе. А сейчас… Я не знаю, слышишь ты меня или нет… Но если слышишь… Пожалуйста, вернись ко мне… если можешь. Мне очень плохо.
Тони поднял голову, посмотрел ей в лицо, едва различимое в темноте. Света лежала на спине, ее глаза были широко открыты и все так же неподвижны. Вдруг ему показалось, что в них что-то дрогнуло, но это был лишь отблеск уличных огней — мимо дома по улице проехала машина. Он поцеловал ее и вернулся к себе. Собрал бумаги на столе — все равно ничего не сделал. Разложил диван, разделся, лег.
Все эти два месяца он спал в кабинете. Люси невольно задела незаживающую рану. Невозможно было лежать рядом со Светой, когда от желания выкручивало так, что темнело в глазах. Вот она, рядом, только руку протяни. Но… не она. Пустая оболочка. Кокон. Когда на последних месяцах беременности врачи категорически запретили интим, всегда находилась альтернатива. Даже просто лежать рядом, обнявшись, прижиматься к ней и чувствовать, как малыш возится в ее животе, — это уже было счастьем. Сейчас альтернативы не было. Никакой.
Сон не шел. Тони смотрел в потолок и думал, что еще можно сделать. Вернее, можно ли хоть что-нибудь сделать. Странно, но далеко не сразу до него дошло, что во всей этой истории может быть замешана — и наверняка замешана! — магия. Да, Маргарет упокоилась с миром, кольцо Анахиты уничтожено, но кто знает, какую еще дрянь оно притащило с собой в наш мир и в наше время. И не скажешь ведь врачам: ваши таблетки тут совершенно не в тему.
Все началось с Рождества, которое они провели в Скайхилле. До этого Света вспоминала свою средневековую жизнь в теле Маргарет мельком: это уже отошло в прошлое и напоминало то ли сказку, то ли сон. Тем более их настоящее было намного интереснее. Но в Сочельник произошло нечто странное.
Они сидели вчетвером в холле рядом с елкой, смотрели на огонь в камине, пили рождественский эгг-ногг[1], болтали. Света положила голову ему на плечо, пристроила ноги на дремлющую рядом с диваном собаку. И вдруг что-то случилось. Она вздрогнула и замерла. Ее тело не было ни расслабленным, как за секунду до этого, ни напряженным. Скорее, неживым. Словно кукла или плюшевая игрушка. Он осторожно повернул голову — Света смотрела широко открытыми глазами в одну точку, лицо ее было таким же застывшим, неподвижным, как и тело. В общем, в тот момент она была такой, какой теперь он видел ее изо дня в день.
Тогда все закончилось через несколько секунд. Он спросил, что с ней такое произошло, она прошептала: «потом». Когда они остались одни в своей комнате — той самой, где Света жила в свой первый приезд, — она рассказала, что внезапно вспомнила Рождество в Хэмптон-корте, при дворе Генриха VIII. Точнее, не вспомнила, а погрузилась в тот момент точно так же, как это было с ней, когда Маргарет показывала ей свою жизнь. Правда, с одним отличием: на этот раз в теле Маргарет не было ее сознания. Только одна она — Света.
Потом он не раз замечал нечто подобное. Света замирала и исчезала. Уходила куда-то в другой мир. В прошлое. Иногда на секунды, иногда на минуты. Тони пытался расспрашивать, но она старательно уклонялась от этих разговоров. Иногда он замечал на ее лице смесь раздражения, стыда, смущения, и тогда из глубины поднималось бешенство и тупая, иррациональная ревность. Тони знал, чем она занималась в те минуты прошлого, когда в настоящем неподвижно сидела в кресле, уставившись в никуда. Там ее сознание мучилось, а тело Маргарет со всем пылом страсти отдавалось возлюбленному. Художнику Мартину Кнауфу. Бернхарду, сыну немецкого маркграфа.
Когда-то Света сравнила это с эротическим сном — одновременно приятным и мерзким. И глупо, конечно, было бы ревновать к эротическому сну. Если бы не одно но. Это был не сон. Сон приснился — и забылся. А свидетельством близких отношений леди Маргарет и маркграфа Бернхарда был он сам, Энтони Каттнер собственной персоной. Их дальний, но прямой потомок. Света, его жена, там, в прошлом, пусть не по своей воле и в чужом теле, зачала и родила его предка — Мэтью Стоуна. Хотя Мэтью был и ее предком тоже. Боже, ну и бред… Рассказать кому — и кто первый окажется в сумасшедшем доме?
Вот поэтому он и не хотел, чтобы Света ехала в чертов Скайхилл. По правде говоря, ему никогда там особо не нравилось. С самого первого приезда, когда Питер привез его туда — показать замок, познакомить с дедом, с кузеном и кузинами. Тони всегда чувствовал себя там чужим. Даже когда согласился на должность управляющего. Но, с другой стороны, именно там он встретил Свету. Как могло случиться, что из миллионов, миллиардов людей, живущих в разных странах, встретились именно они — имеющие общего предка? Причем именно там, где этот самый предок родился почти пять веков назад. Тоже магия? Вполне возможно…
Тони вспомнил, как Люси и Питер попросили его отвезти куда-нибудь на прогулку их подругу, пока они в Париже. «Неловко так получилось, — сказал Питер. — Пригласили в гости и бросили здесь одну. Она еще и по-английски почти не говорит. Будет сидеть в своей комнате целый месяц и всего бояться». Тони согласился с большой неохотой. Очень трудно общаться с человеком, который тебя не понимает и сам толком не может ничего сказать. Почему-то подругу Люси он представлял себе такой же пышной, но только страшной, как ядерная война, в очках и с торчащими передними зубами. «Хорошо, — пробурчал он. — Отвезу ее в Стэмфорд, накормлю ужином. Но не более того». «Более и не надо!» — заверили его Питер и Люси.
Когда он вошел в библиотеку и увидел Свету, не поверил своим глазам. В кресле сидела молодая красивая женщина с великолепной фигурой. Она смотрела на него настороженно, но доверчиво и заинтересованно. Где-то он прочитал, что человеку нужно всего сорок пять секунд, чтобы влюбиться. Насчет влюбиться — это, пожалуй, было слишком, но вот чтобы понять: с этой женщиной при благоприятных обстоятельствах возможно все — для этого сорока пяти секунд было даже многовато. И дело совсем не в фигуре. И не в том, что по-английски она, как выяснилось, говорила прекрасно.
Ни с кем никогда ему не было так хорошо, так легко. Никогда еще Тони так не боялся, что ничего не получится, что он ей не нужен. И каково потом было его удивление, когда он узнал, что и Света боялась того же самого.
Дьявол, совершенно ни к чему было вспоминать, как все у них было прошлым летом. И без того тошно.
