Хранительница перевязала наши руки крест-накрест ритуальной красной лентой.
— Перед лицом богов верхнего мира и людей рода Нерки навеки соединяю вас брачными узами, — Хранительница заглянула мне в глаза и добавила, тихо, так, что услышала только я, — будь счастлива, девочка. Ты обязана стать счастливой.
А в следующее мгновение мой муж притянул меня к себе, и очертанья людей на холме, домов, спрятанных в горном ущелье, далекого залива и серых, тяжелых облаков, сменились непроглядной чернотой.
*
Еще миг — и мы оказались посреди большого полутемного дома. Курх тут же отпустил меня, отстраняясь. Лента соскользнула с наших рук, свернувшись на дощатом полу красной змейкой.
Я огляделась. С первого взгляда жилище могло показаться заброшенным. Резная мебель покрыта пылью, на столе сиротливо ютится пара закопченных горшков, окна закрыты ставнями и едва пропускают свет. Единственным местом, где было заметно присутствие человека, оказалась заваленная примятыми шкурами массивная кровать. Я поежилась, чувствуя себя неуютно в этом негостеприимном доме.
Справа возле плеча неслышно возник Курх. В руках он держал огарок свечи на подставке. Небрежным взмахом руки дух разжег огонь.
— Требуется завершить ритуал, — негромко произнес он, проследив направление моего взгляда.
Несмотря на натопленную печь, меня зазнобило еще сильнее.
Нет, мне было известно, что необходимо сделать для закрепления свадебного обряда. Женщины объяснили, не вдаваясь в подробности, как следует вести себя во время соития. И я была готова. Но не так. Не с мужчиной, который замер рядом со мной ледяным изваянием, не делая ни одной попытки хотя бы прикоснуться, обнять, ободрить.
Я подошла к кровати и под невидящим взглядом духа начала распутывать крючки шубы. Было неловко и стыдно за свою возню, но Курх все так же стоял без единого движения, глядя немного в сторону. Казалось, что узоры на меховых шкурах интересуют его куда больше возящейся у изголовья девчонки.
Наконец, я осталась перед ним в одной нижней рубахе. Мать и другие женщины ничего не говорили о том, что надо снимать и ее, и я не решилась обнажиться полностью. Так и стояла, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу.
— Ложись на кровать, — велел Курх. Я прыгнула в теплые меховые объятия, натянув ближайшую шкуру до самого носа.
Зашуршала сбрасываемая одежда. С шипением погасла свеча, поставленная на пол. В неровном сумеречном свете я видела только силуэт мужчины, нависшего сверху. Сильная рука отбросила в сторону мое одеяло и задрала рубаху до пояса.
— Потерпи. Я постараюсь быстро. Согни ноги в коленях и разведи в стороны.
Я послушалась. Курх все так же держался надо мной, глядя куда-то за мое ухо. Его рука прошлась вниз по животу, скользнула между ног. Ладонь оказалась прохладной и шершавой, и я инстинктивно попыталась сомкнуть ноги, но мужчина не дал мне этого сделать. Затем я почувствовала давление, и Курх, раздвинув пальцами складки, вошел в меня.
Это не было больно, скорее, немного неприятно. Как протыкать иглой неподатливую шкуру или водить пальцем по краям пореза. Но не было и жаркого упоения, о котором с хитринкой в глазах рассказывали женщины. Зимний дух был холоден внутренне и внешне. И эта холодность ранила больше любых неудобств.
Он знал, как сделать все быстро и эффективно. Несколько резких толчков, и с хриплым выдохом он излился в меня. И тут же перекатился на бок, поднимаясь с кровати.
— Вот и все, — сказал он. — А теперь отдыхай.
И прежде чем я успела ответить хоть слово, я услышала хлопок двери.
*
Когда я проснулась, было уже позднее утро. Ставни были заботливо распахнуты, пропуская внутрь дома яркий солнечный свет, и. несмотря на кружащиеся в лучах пылинки, так было намного уютнее. Я оглядела комнату. Теперь это мой дом, и я должна быть достойна роли хозяйки и жены Зимнего духа.
Шкуру, запачканную кровью, я отложила в сторону от кровати, чтобы позже отчистить пятна. Согласно традициям рода, родня мужа могла затребовать доказательства невинности невесты, но что-то подсказывало мне, что в верхнем мире это пустые формальности. Боги и духи и без того знают все о своих детях.
Одевшись и наскоро смахнув пыль со стола и скамьи, я замерла в нерешительности у печи. Готовить ли завтрак? Заняться ли хозяйством? Как велики владенья Зимнего духа, моего мужа, и что требуется от меня как от послушной жены?
Курха нигде не было видно, но звуки топора, раздававшиеся снаружи, давали понять, что он поблизости. Я выскользнула во двор. Заметив меня, дух, занимавшийся колкой дров, остановился, переводя дыхание. У его ног скопилась приличная куча поленьев. Вытирая лоб тыльной стороной ладони, он с прищуром посмотрел на меня, застывшую у дверей.
Эта картина на мгновение захватила и взволновала. Мужчина, стоявший сейчас посреди двора, в одной рубахе, разгоряченный физической работой, был просто до невозможности человечный, понятный. Словно бы мы обычные муж и жена, и моя жизнь изменилась не более, чем при переходе в род соседнего с нами селения. Но вот он выпрямился, отложив топор, и мимолетное сходство исчезло. Взгляд его вновь приобрёл привычную уже отстраненную жесткость, а сам он стал словно чужой простым человеческим занятиям, величественный и могущественный.
Иллюзия рассеялась. Духи не потеют. Их не занимают заботы людей серединного мира.
Им незачем любить своих Зимних жен.
Под его пронизывающим взглядом, куда холоднее северных ветров, я задрожала. Было больно и горько, словно от несбывшихся обещаний, хотя я сама позволила своим глазам обмануть меня. По-своему истолковав мое молчание, Курх подошел ко мне. Сел на ступени крыльца, жестом указал мне устроиться рядом. От его тела веяло морозом, дыхание было ровным, рубашка сухой. Я обхватила плечи руками, жалея, что не накинула вчерашнюю шубу.
— Ты должна понять, — он смотрел вдаль, и голос его казался бесконечно усталым. — Я Зимний дух, создатель людей, хранитель серединного мира. Мое семя, пролитое в лоно жены, дарует жизнь морям и суше. Так распорядились боги, и даже бессмертные духи должны подчиняться их воле. Я люблю свой народ, как, надеюсь, любишь его и ты. Поэтому мои желания здесь не важны. Равно как и твои. Мы будем жить как муж и жена, нравится тебе это или нет.
— Я понимаю, — мягко произнесла я. Горестная складка, залегшая меж его бровей, печалила меня. Словно бы Курх извинялся за вчерашнюю ночь, словно бы последние слова дались ему с немалым трудом. Мне захотелось накрыть ладонью его сцепленные в замок руки, показать, что он не сделал ничего дурного и мне вовсе не претит исполнение супружеского долга, но стоило лишь отнять руку от плеча, как он тут же поднялся на ноги, отстраняясь.
— Я растоплю печь. Скажи, если будет нужно что-нибудь еще.
*
Дни сменялись днями, тонкий рог луны утолщался, превращаясь в бледно-желтый диск, и вновь худел, покуда совсем не пропадал с тёмного ночного неба. Я развела в доме кипучую деятельность, крутясь по моему новому жилищу маленькой юркой куницей. Взмах хвостом — пыль долой, паутину вон! Прошмыгнуть под кровать, залезть за печку. Сундуки с приданым распахивались один за другим, и резной стол накрыла расшитая скатерть, занавески украсили окна, дощатый пол устлал мягкий ковёр, в котором по щиколотку утопали ноги, обутые в домашние сапожки из оленьей кожи.
