– По-английски говорите?
Человек опустил газету и наклонил голову к плечу, что у греков означало «да».
– Мы хотим снять комнату.
– Комнату в отеле?
Вообще говоря, они собирались пожить несколько дней в отеле, по крайней мере пока не найдут чего-нибудь постоянного. Но Майк посмотрел на человека и сказал:
– Нет. Не в отеле. Мы хотели снять что-нибудь на год. Не комнату для туристов, а, может, небольшой домик.
Человек нахмурился. Потом, сверкнув золотыми пломбами, скривился в улыбке:
– У меня есть дом, какой вам нужно, можете снять. Дом на пляже.
Последнее слово «пляж» он произнес как «бляж» и снова скривил рот, изображая улыбку.
– Сколько?
– Сначала посмотри его.
– Сначала – сколько?
– Поезжай за мной.
Таксист сел в машину. Майк вернулся к своей:
– Говорит, что у него есть дом на бляже.
– Неплохо звучит. Легко удалось устроиться.
– Слишком легко. Не очень он мне нравится. Даже не сказал, сколько хочет за него.
Такси тронулось, они последовали за ним. Проехав полмили, они свернули на грязный проселок. На берегу стояла одинокая таверна, там они оставили свои машины. Пройдя приличное расстояние пешком, грек кивком пригласил их следовать за ним по тропе, протоптанной в траве и бежавшей вдоль берега. Наконец они подошли к запертому дому, стоявшему в полусотне футов в стороне от тропы. Возле дома копошились в пыли несколько уток и кур, а в дальнем углу сада виднелся привязанный осел. При их появлении в воздух поднялась стайка белых голубей, но почти тут же снова опустилась на крышу.
Таксист возился с висячим замком на воротах, к которым была прибита доска с грубо намалеванной надписью: «HAUS DER VERLORENEN TRAUME»[3]. Дом представлял собой непритязательное строение из неоштукатуренных побеленных шлакобетонных блоков, дверные косяки и оконные рамы наспех покрашены в яркий бирюзовый цвет. Самое лучшее, что в нем было, это большой патио[4]с бетонным полом, укрытый, как навесом, тенистым пологом виноградной листвы и увешанный необычной формы декоративными бутылями из тыквы. И бутыли, и большие глиняные цветочные горшки по краю патио, и все остальное, что не могло увернуться от кисти, тоже было без разбора покрыто бирюзовыми шлепками.
В доме было лишь две комнаты, в них царил запах плесени и пыли. В одной стояла кровать с продавленными пружинами, на которой валялись вонючие одеяла. Майк оглянулся в поисках выключателя:
– Электричества нет?
– Оно и не нужно, – сказал таксист и показал на старую масляную лампу на столе.
Ким вышла наружу – противно стало, подумал Майк. Стены с внутренней стороны были такие же неоштукатуренные, грубые, как снаружи. Он заметил несколько круглоголовых пауков, укрывшихся в щелях. Он пошел наружу, к Ким, таксист поскакал за ним.
– Туалет, – сказал он, ведя Майка к дощатой конуре в саду. По дороге остановился у водяного насоса близ ворот и нажал на скрипучую рукоять. Насос, тоже заляпанный бирюзовой краской, поперхнулся и выплюнул немного воды.
– Водопровода нет. Электричества нет. Такого я не ожидал. – Майк покачал головой.
– Скажи ему, что нам подходит, – вмешалась Ким. Она смотрела на море.
– Но это свалка! Ты видела, что за домом?
– Неважно, что за домом, – ответила она. – Ты только взгляни туда. – И, широко поведя рукой, показала на безбрежность неба и моря перед собою.
Майк вышел из темной отвратительной уборной и посмотрел на запад. Закатное солнце низко висело над водой. Она была цвета лаванды и переливчато-синей, лимонной и густо-красной, и солнце лежало на низком облаке, как выпущенный желток. Море сияло разноцветными красками, как радужная чешуя средиземноморской рыбы. Скальный островок в море прямо против дома походил на пурпурный горб, на склонившуюся фигуру в кардинальской мантии.
– Скажи ему, что нас все устраивает, – повторила она.
– Будь по-твоему, – согласился Майк. – Сколько вы хотите?
И с тех пор каждый новый день ложился перед ними, как страница манускрипта, украшенного яркими рисунками. Зримое чудо без единого признака выцветанья. Каждый день Майк глядел со скалы вдаль, на море, и переполнялся радостью.
Тут он вспомнил о душице, которую его послали нарвать. Он забрался на скалу и нашел целую полянку этой травы. Он вдохнул ее аромат, прежде чем сорвать несколько листиков. Стоя на вершине скалы, он помахал Ким, вышедшей из воды и направлявшейся к дому, но она не видела его.
Да, решил он, наверно, это морская змея – та тварь, что едва не набросилась на него в воде. Он слышал, морские змеи бывают такими огромными, что способны откусить руку или ступню. Странно. Только вчера вечером, сидя на балконе, они говорили о змеях – о морских тоже. Говорили еще о чем-то, глядя на призрачных рыбаков.
Рыбаки, безмолвно плывущие мимо в сгущающейся тьме вдоль берега, были еще одним откровением. Когда они поздними вечерами отдыхали в патио при свете масляных ламп или свечей, они видели, как в дальнем, низком конце сада проплывал рыбак. Впечатление было совершенно жуткое. Виден был только нос лодки, и на нем – яркая лампа, свет которой выманивал рыб на поверхность. Мотор молчал, слышалось лишь мягкое шуршание весел лодки, скользившей на мелководье. Самих рыбаков не было видно в темноте. Они были как призраки. Можно было поверить, что в лодках вообще никого нет.
Прошлым вечером они видели три такие лодки. Они выпили две бутылки вина. Лунной дорожки на воде не было; Ким разложила на столе колоду таро. Бесшумно плывущие лодки отвлекли их от карт. Ким допила свой стакан и показала на одну из карт, на которой змея выползала из кубка.
– Думаю, мы увидим тут много змей, – сказала она.
– Уверен, что увидим. Они должны приползать, чтобы напиться у насоса. Возможно, и морские тоже.
Больше они не упоминали о змеях. И это было не в первый раз, когда они упоминали о чем-нибудь, а на другой день оно так или иначе давало о себе знать. Взять черепах. Как-то Майк прочитал вслух абзац из книги, где высказывалось предположение, что остров кишит черепахами. И потом в саду появилась пара большущих старых черепах. День или два спустя Ким рассказывала о ярко-красных анемонах, которые когда-то видела на Родосе. На другой день возле дома распустились четыре точно таких же цветка.
И тому подобные мелочи. Эхо мира чудес.
Но это касалось не только живой природы. Еще до отъезда из Англии Майк был увлечен мифом об Орфее, где упоминалось о Мавросе. Больше того, миф заставил его предпочесть Маврос другим островам. Что-то в рассказе об Орфее, спускающемся в подземное царство мертвых, воспламеняло его воображение, подобно тому как других волнует золотая маска Тутанхамона или потерянная Атлантида. У него хватало ума понимать, что эта его тяга, пожалуй, больше вызвана его собственным душевным складом, нежели особой славой острова; но пока он рад был тому, что посетит крохотную деревенскую библиотеку в надежде отыскать какие-то намеки на возможное место Орфеева сошествия в Аид.
