Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Однако полчаса спустя стало ясно, что расписание лажовое, кобъективной реальности отношения не имеет. Последний автобус то ли проскочилраньше, то ли его вообще отменили.
Роб неуверенно попробовал голосовать – большим пальцем,по-западному, но машин было мало, и ни одна, конечно, не остановилась. А потомдорога вообще вымерла. Сверху сосны и черное небо, вокруг глухие серые заборы.И холодно, факинг шит, до чего же холодно!
Он стучал зубами под разбитым фонарем, всхлипывал, бормоталругательства – по-русски и по-английски.
Дурацкая, нелепая ситуёвина, совершенно в духе всей егострёмной лайфстори. Вернуться на дачу? Ни за что, лучше околеть от холода.Двинуть пешедралом? Это на минуточку 25 кэмэ, до Кольцевой. Денег в карманепятьдесят копеек, а задарма хрен кто подвезет, чай не Калифорния.
Тут он покраснел от злости, вспомнив, как потратил заветнуюпятерку. Два месяца в буфете не завтракал, деньги копил. Думал выпендритьсяперед Регинкой, купил венгерский джин «Марина» за 4.50. А Регинка только носсморщила, у нее на столе красовалась сплошная фирма из валютной «Березки»: и«бифитер», и виски «тичерс», и даже яичный ликер «адвокат». Венгерское пойлоона по-тихому убрала, а Роб сделал вид, будто этого не заметил.
– Нечего было соваться с кувшинным рылом, драгоценный РобертЛукич, – сказал он вслух.
По имени-отчеству Роб обращался к себе только в минутыособенно лютого самоедства. Роберт Лукич! Комбинейшн не для слабонервных. Ужеза одно это следовало бы лишить предков родительских прав.
Фамилия-то Робу досталась неплохая, даже звучная: Дарновский.Что дед назвал фазера «Лукой», в общем, тоже понятно. Старикан был из духовногосословия, что возьмешь с бывшего попа? Но папаша, байдарочник фигов! Но мамхен,работница культуры! Какие ослиные мозги надо иметь, чтобы назвать сына«Робертом»! Это у них, дебильных шестидесятников, поэт Рождественский былзаместо ясного солнышка. Матушка и сейчас, бывает, как закатит глаза, какзаведет: «Я жизнь люблю безбожно, хоть знаю наперед, что рано или позднонастанет мой черед!» Бе-е, блевать охота.
Роберт Лукич Дарновский, каково? Обхохочешься.
Пока молодой – ладно, но как жить, когда войдешь в возраст?Слава богу, будет это нескоро, лет через двадцать. Может, к тому временидурацкий обычай называть человека по имени-отчеству отомрет, и станет у нас,как в Америке: просто Роберт Дарновский. А еще лучше Роб или Робби. Вон уштатников президент Картер – Джимми и всё, а не Джеймс Лукич или как там его побатюшке.
Позорная курточка из плащевки не грела, а лишь противношуршала, и Роб обратил весь человеконенавистнический пыл на своего геройскогородителя, потому что куртец покупал именно он. Типа подарок на день рождения.Видел Роб эти выдающиеся произведения отечественного легкопрома в магазинеуцененных товаров, цена им 14 рублей. Оно конечно, зарплата у старшего инженерапаршивая, плюс мазеру алименты, да двух новых киндеров себе настругал. Тольколучше бы ничего не дарил. Или выдал деньгами. Да ну его, урода. Это из-зафазера жизнь Роба превратилась в сплошное унижение. Учился бы в нормальнойшколе, с детьми обыкновенных родителей, чувствовал бы себя не хуже прочих. Набеду, во дворе их дома находилась знаменитая 12-я спецшкола, куда абы кого непринимали, но папаня разузнал, что существует какая-то квота для детеймикрорайона, дошустрился аж до ГОРОНО и пристроил-таки сына в пижонское учебноезаведение. «Пускай мальчик учит язык, в жизни пригодится».
Таких, как Роб, принятых по квоте, в классе называли«туземцами». «Туземцы» жили не в отдельных квартирах, а в коммуналках, ели недомашние сэндвичи с сервелатом, а школьные завтраки, летом ездили не к парентамв Вашингтон или Токио, а в пионерлагерь. После восьмилетки всех их на хренвыперли в обычную школу, потому что в 12-ой разукрупняли классы. Уцелели толькодвое: Шилов, у которого отец инвалид войны, и Дарновский, круглый отличник.
Счастливая юность у Роба протекала следующим макаром.Вставал он в шесть, потому что до школы из Новогиреева, где мамхену отслюниликвартиру в девятиэтажке, было полтора часа езды. Сидел на первой парте, усердноскрипел шариковой ручкой за 35 копеек – во всем классе такими писали только онда Шилов, остальные всё больше «паркерами». Когда никто на него не смотрел (тоесть почти всегда), исподтишка косился на Регинку Кирпиченко, подругуромантических и эротических грез. Та о грезах, конечно, не догадывалась, потомучто была красавица, дипломатическая дочка и вообще существовала в пространстве,которое с панельно-блочным Новогиреевым никак не пересекалось.
Всего один разок попал Роб в ее волшебное зазеркалье, икаким же обломом всё закончилось!
Он всхлипнул, поперхнулся холодным воздухом, закашлялся. Изгруди донеслось жалобное клокотание, и Роб подумал: отлично, воспаление легких,проболею до конца учебного года, а потом только экзамены сдать и привет, навыпускном как-нибудь без меня перетопчетесь.
Однако не ночевать же тут было, на этой факаной остановке.Еще в самом деле околеешь. Как собака под забором.
Он вжал голову в плечи, согнул руки в локтях и затрусилвперед по дороге. Хоть до поворота на Рублево-Успенское шоссе добраться. Может,все-таки подвезет кто-нибудь до Москвы за полтинник. Нет, за сорок пять копеек– пятак надо на метро оставить.
Отбежал на сотню метров, и вдруг сзади донеслось пофыркиваниемотора. Оглянулся – из-за угла сначала выскользнул свет фар, потом вынырнуласерая прямоугольная туша.
Неужели автобус приехал? «Чтоб их подобрать, потерпевших вночи крушенье, крушенье», как поет мамхенов Окуджава?
Роб припустил со всех ног назад к бетонному козырьку, да ещеруками замахал. Вдруг не остановится?
Но автобус затормозил. Устало вздохнув типа «как же вы всеменя достали», открыл двери.
Еще не веря нежданной удаче, Роб вскарабкался по ступенькам.
В салоне горел тусклый свет, орало радио (в московскомобщественном транспорте такого никогда не бывает), за стеклом позевывалводитель.
– Оплачиваем проезд, – прогудел динамик, заглушив бубнежрадиопередачи. – Десять копеек.
Роб кинул в кассу гривенник, оторвал два пятикопеечныхбилетика.
Куда бы приткнуться?
Пипла в автобусе было немного. Все как один дрыхли,развалившись на сиденьях – кто вдвоем, кто сам по себе. Жаться не хотелось, иРоб двинулся по проходу, высматривая свободное место, чтоб без соседа.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
