— Согласен.
А на утро следующего дня принялся за ремонт сельсовета. До позднего вечера, пока не выключали движок и не гас свет, работал Дракон.
Смешно как-то было. Ведь вот забавные люди. Зашел он в дом к председателю сельсовета, а там никого. Все в кино ушли. А дом открыт. Постоял он, подождал и пошел в клуб. Ведь надо же сельсовет закрыть на ключ. А председатель, услышав о чем спрашивает Дракон, только рассмеялся:
— Замок? Паря, я их только на картинке видел. Нет у нас замков. И не было. Замок на худого человека надо, а у нас в Воямполке таких нет. Иди, паря, домой, отдыхай. Не думай много. К нам худой человек не придет. Далеко, снегу много. Пока к нам попадет — злость его в тундре останется. Спи спокойно.
— Так там документы! — удивился Дракон.
— Ну и что? Здесь у нас лишь пятеро читать умеют. Остальные— старики. Им документы, как и грамота— ни к чему. Помирать скоро. А грамотные в учебе, на охотучастках. Но и им наши документы, как собачке пурга, — смеялся коряк.
Вот так штука, значит и я смогу забрать свои ксивы и ходу отсюда, — мелькнула мысль у Дракона. Мелькнула и растаяла. Ведь до районного центра двести сорок километров. На собаках три дня ехать. Если без пурги. Да и там, прежде чем на самолет билет взять — документы потребуют. А о нем — о Драконе — милиция знает. Имел он предварительный разговор перед отправкой сюда. К тому же, за три дня и здесь его хватятся. Позвонят. И прости прощай свобода! Снова срок за попытку к побегу.
Сельчане все еще приглядывались к поселенцу. Но больше всех сам председатель. Иногда он исподволь подолгу наблюдал за работой приезжего. Пыхтел трубкой. Так же молча уходил. Не высказав ни одобрения, ни упрека.
Лишь ребятишки, прилипнув к стеклу носами, с любопытством наблюдали незнакомого человека. Привыкали издали. А потом стали в приоткрытую дверь его разглядывать. Через несколько дней стали заходить. Садились тихо на полу. Поодаль. Потом все ближе. А вскоре и вовсе осмелели. Подходили, становились рядом. А потом, потихоньку помогать взялись.
В их доверчивых глазах было столько восхищения его работой, что Дракон терялся. Как много умели дети говорить глазами, взглядами. В них был целый мир — бесхитростный, чистый. Не зная языка, они прекрасно понимали друг друга.
Приходя, они говорили ему — амто[3]и, понаблюдав, где требовалась их помощь, доски придерживали, гвозди подавали, молоток. Целыми днями рядом с ним были. Такие непохожие на привычную ребятню. Они редко смеялись. Еще реже играли. Их руки с самого детства были заняты посильной работой. Дети охотников и оленеводов рано взрослеют. К пятнадцати годам становятся самостоятельными. Сами охотятся — этому их учат с пяти лет. Или работают в пастушеских бригадах. Оленеводству коряков не обучают. Умение это воспринимается как молоко. С первого и до последнего дня своего коряки преданы лишь одной тундре. В ней им известно все до мелочей. А вот тут в селе… Никогда воямпольцы, умеющие крепко стоять на ногах, не жили в селе более двух недель. Тоска по тундре выгоняла их из дома, от детей, семьи. Где и тепло, и сытно. И дети заранее знали, что вскоре и они — одни уйдут с чаутом[4]на плече, другие— с карабином. И пусть пойдут они рядом с отцами, но уже своею тропою.
И вдруг— вот этот человек… Он совсем непохож на всех тех, кого знали и помнили ребятишки. Домам в Воямполке никогда большого значения не придавали. Старики и теперь жили в чумах, а дети уезжали учиться в школу. После семилетки возвращались, в тундру. Там дома ни к чему. В Воямполке оставались лишь чикоки[5]с детьми. Но и им чум был дороже дома. Чум пах тундрой, наполнен голосами предков. Может потому так долго пустовали дома в Воямполке. Не хотели в них жить коряки. Боялись стен, потолка — через них не видно неба. Боялись пола. Дом коряки считали капканом, где ни дышать ни жить нельзя… А потому прежде, чем самим войти в дом, загоняли туда собачек: пусть они поначалу обживут, а там и самим можно. Ведь живы же остались ездовики!
Вот только вскоре чикоки заметили, что в домах дети реже болеют, чем в чумах. К тому же, строили эти дома наспех. Экспериментально. Немного. Плотники из райцентра. Но потом уехали. Не успев обучить никого своему ремеслу. Да и кого обучать было? Все взрослые в тундре. Своей работой заняты. А тут и в самом райцентре— в Тигиле работы строителям прибавилось. Так и оставалась Воямполка горстью домов, что лютыми зимами, словно пастухи у костра, собралась в кружок для совета, дымя трубками, разговор ведя.
Дым из печных труб сизыми столбиками к небу вьется. Неторопливо, чинно. И привыкла Воямполка к своей жизни — лаю или вою собак, к корякским голосам. А тут вдруг—.топор заговорил, пила, рубанок. Непривычно. Давно забыто. И все прислушивались к этому новому голосу, приглядывались к человеку.
Дракону здесь было тоже не по себе. Не с кем даже словом перекинуться. Совсем один. Один, как в чужой малине[6]. Но там хоть быстро можно проявить себя, взять верх. А здесь? Воют по ночам собаки, как будто кенты на нарах по голодухе. Но там хоть слова из голодной требухи шли. Здесь же — одну тоску, непонятный ужас вселял собачий хор. Он не знал перерывов, усталости, других мелодий.
Порой казалось, что это вовсе не собаки, а волки подошли к самому дому и отпевают его перед тем, как сожрать; зачастую хотелось выскочить, грохнуть чем-либо так, чтобы заткнулись песьи глотки. Но чем грохнуть? И псы, задрав морды в ночное небо, жаловались чахоточной луне на собачью свою жизнь.
Дракон каждое утро ходил на работу. Не из-за денег, не ради авторитета у коряков. Просто невыносимо было сидеть подолгу одному в своей избе. Без дела. Пить? Но он этим никогда не увлекался. Спать? Но сколько можно. От тоски, в заброшенном селе работа— единая отрада. Домой торопиться было ни к чему, да и не к кому. Никто не ждал его там. Не радовался приходу. Никто не провожал. Хоть бы собака какая вслед тявкнула. Но и той не имел он.
По ночам, когда стены избы вздрагивали от мороза, вспоминал он свою молодость. Буйную. И чем дальше, тем тяжелее вздыхал мужик. Засыпал трудно, спал беспокойно. Утром вставал с больною головой.
Нет, ни к кому не ходил в гости Дракон. Знакомств не заводил. Да и что толку? Коряки по своему говорят, он — по своему, как поняли бы друг друга? Да и о чем говорить, собственно? Жизни и судьбы разные. Как две ладони у разных людей. Их не соединить. От тоски ли, от одиночества стал он и в выходные работать. А зачем они ему? Куда девать время, которое будто остановилось, прихваченное морозом.
Однажды, когда он уже заканчивал ремонт сельсовета, пришла к нему женщина. Дракон глазам не поверил. А она подошла робко:
— Егор, я с просьбой к тебе.
