Толстая баба, спокойно лежавшая на койке, подскочила ровно ужаленная.
— Ты на кого наезжаешь, хорек щипаный? Это мы виновны, что среди вас путные извелись, одни мудаки остались? От вас, кроме анализов, взять нечего! Срам признаться, меня трое нагнали в парке. Я думала, их по мужской части ко мне потянуло! А те козлы вытащили у меня из сумки две банки пива и отвалили бегом. Даже не подумали меня, бабу, хотя б пощупать! Во паскудники! Да разве они мужики? То ли дело раньше было! Вечером девка одна боялась выйти. Знамо дело почему! Теперь хоть голышом средь бела дня иди, никто и не оглянется. Где прежние мужики? Единые ублюдки остались! Чем хвалитесь? Немощью своей? Эх-х вы, мудозвоны! — вздохнула гулко.
Санитары смеялись в коридоре, слушая брань. А баба приметила Петухова:
— Ты чего тут ночуешь? Зачем старуху щупаешь? Валяй ко мне! — Выскочила из халата мигом. Бросилась к Петухову.
Тот вылетел в коридор без оглядки, а баба бежала за ним с криком:
— Куда ж ты? Да погоди, родной!
Когда Иван заскочил в ординаторскую и, судорожно вцепившись в ручку двери, повис на ней, врачи громко рассмеялись:
— Не иначе как на нашу секс-бомбу нарвался! На Ирину! Кроме нее, никто вот так не сможет напугать мужчину. Вообще не всем удавалось убежать от нее…
— И что тогда? — перекосило от страха Петухова.
— Санитары спасали. Какой другой выход? Но она никем не брезговала. Одно знайте: Ирина из путанок, а значит, прошла все огни и воды… Но есть у нее много плюсов! Нет, не сифилис, успокойтесь, коллега! — заметили, как побледнел Петухов. И хотя не хуже других знал, что венерические болезни передаются лишь половым путем, даже упоминание о них коробило человека. Именно потому всегда сочувствовал венерологам.
— Говорите, много хорошего в ней? Но меня не интересуют ее человеческие качества. Она больна.
— Вот это зря, Иван! Поверь мне, у кого в душе остался хороший запас тепла, тот и в тяжелой болезни небезнадежен. Такое всяк знает. Пусть не каждый день и месяц, но и у нас случались чудеса. Да еще какие! Вот и вы присмотритесь к больным, познакомьтесь, узнайте получше всех во время спокойного состояния. Они чисты и доверчивы как дети…
На следующий день Петухов снова вошел в доверенную ему палату.
Поначалу не понял, почему больные женщины, едва завидев его, побежали за санитарами. Лишь глянув на Ирину, догадался.
Она стояла возле постели, хлопала себя по бедрам руками и, выпучив глаза по-лягушачьи, орала до хрипоты. И было непонятно, дразнит она Петухова или ее и впрямь одолел болезненный приступ. Баба крутилась на одной ноге. Вытаращенные глаза покраснели, руки резко махали. Вот она стала крутиться быстрее, на губах появилась пена.
— Скорее! Нельзя позволить ей упасть здесь. Ведь травмируется, — позвал санитарок и подошел к Ирине.
— Доктор, отвали! Она вне себя! Дербалызнет промеж глаз, и улетишь далеко отсюда в своих лаковых тапочках. Ей сейчас все по хрену. А сама Ирка вовсе не тебя и не нас видит. Глюки у нее. Она с ними борется. Не мешайся, — советовали больные, которые теперь были спокойны.
Санитарки, никого не слушая, подошли к больной с двух сторон:
— Ирина! Ты чего это здесь кричишь? Мы тебя ждем чай пить, почему не дождалась нас и ушла?
— Козлы! Иль не видите? Все цветы ощипали. Прогнать надо! Они клумбу изгадили. Их убить стоит! Смотрите, что творят! — Кинулась к Петухову, тот еле успел отскочить в сторону. Баба ударила кулаком в пустоту и, потеряв равновесие, упала. Тут ее и сгребли, уволокли в постель.
Петухов наблюдал, как санитарки уговаривают Ирину. Ни единого окрика, ни одного бранного слова, ни намека на унижение.
Ирину и впрямь поили чаем.
— Пей, зайка! И не переживай. Нет больше козлов во дворе. И цветы больше топтать некому! Веришь? Мы с тобой еще новые георгины посадим. Самые что ни на есть! Красивее не бывает! — уговаривала санитарка Люба больную.
Та вслушивалась, непроизвольно мотала головой. А потом сказала, тяжело открыв рот:
— Я розы люблю больше всего. В них душа живет человечья. Не веришь? А это правда. С розой говорить можно, с другими — нет.
— Ира! Ложись, отдохни, — уговаривала санитарка больную. Та мотала головой, отказывалась:
— Козла прогнать надо!
— Убежал он. Домой ушел, в свой сарай, сюда больше не заявится.
— Ну да! Так и поверила. Ему вломить надо, чтоб боялся в наш двор сунуться.
— Прогнали и калитку закрыли, — уверяла санитарка, а Иван, слушая, смеялся:
— Ладно, что не черта во мне увидела…
К вечеру Ирина окончательно пришла в себя и, увидев Петухова в коридоре, приветливо поздоровалась, заговорила:
— Насовсем к нам? Это хорошо, хоть один мужик на бабью свору заимелся.
— Нынешний главврач тоже мужчина, — напомнил Петухов, но Ирина отмахнулась:
— Старый хрен, а не мужик! Трухлявый пень. Куда ему нас лечить, коли сам на ходу разваливается?
— Все будем старыми, — нахмурился Петухов, не желая продолжать разговор.
— Старость тоже разная. У каждого своя. Вот я, например, умру молодой, не доживу до развалины. Не хочу. Когда я устану от вас от всех, я улечу в голубиную стаю и буду жить птицей сколько захочу.
— Птицей? Мне кажется, что человеком интереснее жить.
— Это тебе только кажется. У людей вся жизнь — сплошная ложь. А вот голуби… они чисты во всем! В любви верны. Не предают и не бросают своих подруг. А мужики? Знаешь, почему я здесь, хотя давно должна быть там? — указала пальцем себе под ноги. И продолжила: — Слишком красивой родилась. В детстве как кукла, чем старше, тем лучше становилась. Вот только счастья на судьбу Бог не дал. Видно, посчитал, что нельзя одаривать через меру, одной все сразу. Так-то нот и осталась, как королева с котомкой. А как хотелось жить красиво, чтоб меня все вокруг любили.
— А разве ты не была замужем? — удивился Иван.
— Это уже другое. Я о радости! А замуж выходила под каждым лопухом по десятку раз на день!
— Неужели никто не любил?
— Ой, Ваня! Ну о чем ты? Ведь взрослый! Иной, не успев забраться, всю любовь меж ног терял. Другой высморкается и тут же имя мое посеет.
— А первый?
— Он пьяный был. Так ничего не понял и забыл. Не поверил, что девкой была. Я с горя и ударилась в разгул. Уж
если назвали вслед блядью, пусть будет причина, чтоб не было обидно.
— Не любила его?
— А за что? Когда сказала, что сделал со мной, он у виска покрутил и ответил, мол, еще в пеленках пальцем расковыряла. И добавил, мол, откуда у бляди девичья честь возьмется? Я ему в зубы кулаком въехала. Он мне и того круче вломил. После того не встречались с год. Потом увиделись случайно на дискотеке. Он снова в кусты поволок. Знал, гад, что любила его. Одно не понял, как сумела так быстро возненавидеть? А я ему в самые, что меж ног мотались, поддела. Ох и взвыл козел! По траве катался и вопил, что достанет меня и уроет. Ну да щас! Я ему все высказала и смылась. Целой бандой хахалей обзавелась. Без нее никуда ни шагу. Вскоре и вовсе его забыла. Каждый день что в дурном сне. Даже не помнила, кого и сколько пропустила через себя за ночь. Веселуха была всякий день.
