— Мам, я выйду ненадолго.
А вот еще одно фото. Полгода назад на двадцать пятый день рождения фотографию подарил он. Тот, кто предал ее сегодня так просто и пошло…
За стеклом в узкой металлической раме черно-белая старинная фотография. Действительно, старинная, обозначенный год — 1925. И подпись — SAGRADA FAMILJA… На фото изображено нечто невообразимое. Не удивительно, что ее тогда сразу напугало это изображение! Она даже обиделась на него за такой подарок. Но он сказал, что она ничего не понимает в неоготике. И не поймет, пока не увидит это воочию. Тогда-то они и запланировали эту поездку… Даже сейчас в памяти невольно всплывает определение, вычитанное в Интернете:
«Неоготика — наиболее распространенное направление в архитектуре эпох эклектики или историзма, возрождавшее формы и (в ряде случаев) конструктивные особенности средневековой готики…»
Бред какой-то… Порыв сильный, труднопреодолимый, как редко бывает. Сорвать со стены, бросить на пол, разбить тонкое стекло — так, чтобы острыми звездами разлетелись осколки по всей комнате. Она уже протягивает руку к картинке, где неоготический то ли собор, то ли замок, словно построенный из песка сумасшедшим ребенком, возвышается в центре какого-то заброшенного пустыря… но в последний момент останавливается, так и не уничтожив ненавистный подарок. Вместо этого она хватает несчастного мишку и, невзирая на умоляющий взгляд черных бусинок-глаз, быстро поворачивает его мордочкой к стене.
Юлия быстро одевается — свитер, джинсы, кроссовки. Долго и нервно завязывает шнурки, старательно пряча лицо в полумраке комнаты.
— Да куда ты, Юля, ведь поздно уже?! Тебе бы лечь… а то завтра дорога-то не близкая…
— Ничего, я скоро.
Не вызывая лифта, Юлия мчится вниз по заплеванным ступеням панельной девятиэтажки.
Густой, воняющий кошками и гнилыми помоями липкий сумрак кажется бесконечным, словно лестница в ад. Понять. Лишь бы понять — тогда, наверное, станет легче… Но как понять то, что понять невозможно?
Что это были за слова?! Что за дикая, унизительная отговорка, что за оскорбительная причина: «Ты слишком хорошая для меня…»?!! Как это — слишком хорошая? Так хороша, что даже плоха?!
Жуткие слова звенят в голове, словно оглушающий колокол, который ни выключить, ни остановить. Звучат, перебивая и гася встревоженный голос мамы, летящий вдогонку:
— А твой… — он завтра за тобой заедет? Прямо к подъезду?! Да?!
Бедная мама. Она ни о чем не догадывается. И всегда ей верит.
— Естественно. Не волнуйся.
…Прозрачные, серо-лиловые сумерки начала сентября сегодня слишком уж быстро превратились в ночь.
Мелкие капли холодными стальными иглами вонзаются в кожу. Все это позволяет надеяться, что встречные прохожие не замечают слез Юлии, пока они позорно и безостановочно струятся по неподвижному лицу.
«Выбирай хорошее!», «Делай правильный выбор!», «Определись к лучшему!» — рекламные слоганы везде, на каждом углу предлагают выбор. Она всегда старалась выбирать хорошее. В смысле, как учили — хорошее. Только вот — для кого? Для всех? А нужно было, может быть — для себя?!
Спина болит так, что категорически невозможно жить. Так бывает всегда, когда что-то случается. Реакция на стресс. Психосоматическое явление. У всех оно проявляется по-разному. У кого экзема покрывает ладони саднящими розовыми струпьями, у кого псориаз, у кого нервный тик. А вот у Юлии — спина. Будто мышцы в момент предельного напряжения залили в неподвижную гипсовую форму, причем максимально неудобную. Ни распрямиться, ни согнуться. Остается только терпеть. Или выпить.
Восемь часов вечера. Конец рабочего дня, когда в скромном салоне красоты уже не должно быть посетителей. По крайней мере — посторонних.
Юлия, отпихнув плечом тяжелую дверь, не глядя, валится на дерматиновый диван в маленьком затемненном холле. Сипло вдыхает… и только тогда начинает рыдать. В голос, надрывно и горько, со всхлипами и судорожными вздохами, как обиженный ребенок.
— Что еще?! — Зоечка-администратор аккуратно ставит чистую пепельницу на стеклянную поверхность круглого кофейного столика.
— Опя-ать… двадцать пять… — скептически морщится Маня, мастер из мужского зала, потушив в этой пепельнице очередной окурок.
А постоянный клиент Стасик перестает доставать из черного целлофанового пакета бутылки и чипсы. И просто молча, открывает симпатичный, ухоженный рот.
— Лю-юди… — задохнулась Юлия. — Есть… что-нибудь выпить?…
— Да на, на, уже несу… Господи ты, Боже мой… Зоечка, действительно, уже протягивает ей новую, «клиентскую» кофейную чашку, доверху наполненную дешевым коньяком.
Юлия резко запрокидывает голову — словно принимает лекарство. Черты ее дергаются в невольной гримасе не то отвращения, не то горя. Она отдает Зоечке пустую чашку и затихает, спрятав лицо в ладонях.
Минуту или две она сидит так, с неестественно прямой спиной, не шевелясь и не издавая ни звука, пока девчонки и Стасик молча, переглядываются, не зная, что делать. Тогда VIP-мастер Лена Лукашина подходит к Юлии. Опускает руку на мокрое плечо, мелко вздрагивающее под свитером.
— Ну, чудо в перьях, рассказывай… — тихо говорит она.
И, строго нахмурившись, прикладывает палец к губам, когда Стасик пытается начать открывать пиво.
…Минут через тридцать вся компания — то есть весь коллектив, остававшийся к этому часу на работе, сидит в небольшом, на два кресла женском зале.
Здесь интимнее, чем в холле, Стасику срочно нужно обновить прическу и вообще — им так больше нравится.
Если выключить верхний свет и оставить горящими только матовые круглые светильники по бокам двух овальных зеркал, создается впечатление, что находишься в зале какого-нибудь старинного замка. К тому же здесь есть музыкальный центр, который Стасик спешит зарядить диском Сальваторе Адамо.
В одном из парикмахерских кресел перед зеркалом в форме перевернутой капли сидит Юлия. Голова ее опущена, и лицо наполовину спрятано за густой вуалью темно-русых блестящих волос. В руке ее керамическая чашечка с коньяком, в пепельнице перед ней тлеет очередная сигарета.
— Ну и ну-у… — уже не скептически говорит Маня. — Такого еще не было.
— Да, — соглашается Лукашина, — такого еще не было.
— Слов просто нет! — возмущается Зоечка. — Она его из депрессии вывела. Весь год носилась с этим уродом, как с писаной, блин, торбой! Из кризиса среднего, мать их, возраста, вытаскивала, а он… Век живи — век удивляйся.
Ничего тут нет удивительного, — Ленка, увлеченно читающая психологическую литературу, может при желании объяснить все. — Это же классика! Мужик испугался ответственности, такое на каждом шагу… Увидел, гад, насколько для Юли все серьезно, и струсил.
— Для нее, всегда все серьезно, — замечает мастер нейл-арта Мариша, печально закусывая коньяк долькой лимона.
