— Мама Пейтон сказала ей, что бабушка сказала, что Джилли сбежала, чтобы стать актрисой. Ты тоже едешь за этим, тетя Кэрри?
— Вовсе нет. Я еду, чтобы однажды основать фирму и зарабатывать деньги. Горы денег! Чтобы делать актрисами других.
Эвери ненадолго отвлеклась, нацепляя на уши массивные «бриллиантовые» подвески. Затем настал черед ожерелья в тон им, которое не без труда удалось выпутать из груды безделушек. Наконец она вернулась к разговору:
— А знаешь, что еще сказала мама Пейтон? Что Джилли завела ребенка в таком возрасте, когда другие уже соображают.
— Совершенно верно. Ей тогда было восемнадцать.
Кэрри вывалила на постель содержимое нижнего ящика комода и принялась сортировать носки по парам.
— Да, но что значит «когда другие уже соображают»?
— В том смысле, что предохраняются.
Пустой ящик со стуком свалился с постели на пол. Кэрри засунула его на прежнее место и вернулась к носкам.
— А что такое «предохраняются»? — не унималась Эвери, при этом корча самые невероятные гримасы своему отражению.
Не желая вдаваться в долгие объяснения насчет противозачаточных средств, Кэрри воздержалась от ответа. Это была тема не для пятилетнего ребенка. В попытке отвлечь племянницу она заговорила о другом:
— Тебе повезло, дорогая.
— В том, что у меня есть тетя и бабушка? Что они обо мне заботятся, хотя со мной и наплачешься?
— И это тоже, — согласилась Кэрри. — Но главное твое везение в том, что при всех своих недостатках Джилли во время беременности не пила запоем и не глотала горстями антидепрессанты. Если бы она тебя всем этим накачала, ты появилась бы на свет с подпорченным здоровьем.
— Мама Пейтон говорит, что мне повезло вообще появиться на свет.
— Мама Пейтон только и говорит, что о Джилли, правда? — спросила рассерженная Кэрри.
— Угу. А эти антидрип… антиприд… они вредные?
— Очень. Некоторые могут постепенно и убить.
— А зачем тогда их глотают горстями?
— Только те, у кого пусто в голове. Оставь пока свои драгоценности и иди сюда. Сядешь на чемодан, чтобы я могла его закрыть.
Эвери сняла подвески и ожерелье и любовно вернула в шкатулку, затем взобралась на высокую, с балдахином, кровать.
— Подаришь мне это? — Она подняла с постели небольшую, но толстую книжку в голубой пластикой обложке.
— Не могу. Это мой ежедневник.
Выхватив книжку из рук девочки, Кэрри поспешила спрятать ее в один из боковых карманов чемодана. Эвери уселась на крышку, Кэрри поднажала — и замки удалось защелкнуть.
— А почему ты собираешь вещи сегодня, а не через неделю? — спросила Эвери, съезжая с кровати на пол. — Бабушка говорит, что это нелепо — все равно что одеваться в теплое раньше зимы.
— Потому что мне еще нужно покрасить комнату. Это намного проще сделать, не перекладывая вещи туда-сюда. Так мы сможем переселить тебя еще до моего отъезда. Завтра вместе прогуляемся за краской.
— И я правда смогу сама ее выбрать? Какую захочу?
— Правда.
— Кэрри!
— Что? — рассеянно спросила та, водружая чемодан у двери.
— Когда мама меня увидела, она что, возненавидела меня с первого взгляда?
Кэрри круто повернулась, прочла в детских глазах тревогу и разъярилась до звона в ушах. Даже в свое отсутствие Джилли умудрялась причинять другим боль. Неужели это никогда не кончится?! Ей вспомнился (очень живо, словно это было вчера) злосчастный вечер, когда впервые выяснилось, что сестра ждет ребенка.
Джилли получила аттестат зрелости в удушливо жаркий день позднего мая. Она принесла его домой и испортила праздник заявлением насчет своей шестимесячной беременности (заметить это можно было, только хорошенько присмотревшись).
Удар заставил Лолу пошатнуться. Первой ее мыслью было: «Господи, какой скандал! Что скажутлюди!» Однако она быстро взяла себя в руки.
— Мы — одна семья, — мягко обратилась она к дочерям. — Мы с этим справимся. Пройдем через это с достоинством. Ведь так, Кэрри?
Вместо ответа та склонилась к праздничному пирогу, на который Лола потратила целое утро, и отхватила от него солидный кусок.
— В наше время и в твоем возрасте, — сказала она сестре, — надо быть круглой дурой, чтобы залететь. Ты никогда не слышала о противозачаточных средствах или слишком тупа, чтобы пустить их в ход?
Джилли, так и стоявшая в вызывающей позе, со скрещенными на груди руками, испепелила ее взглядом. Лола поспешила вмешаться в надежде, что обойдется без шумной ссоры.
— Сейчас не время для сарказма, Кэрри. Мы же не хотим расстроить будущую мать…
— Говори за себя.
— Кэрри! Оставь, пожалуйста, этот тон!
— Будет исполнено, мэм, — буркнула Кэрри и обратила все свое внимание к куску пирога, который упорно сваливался с лопаточки.
— Я знаю все о противозачаточных средствах! — крикнула Джилли. — Я даже была у доктора в Джексонвилле! Хотела избавиться от беременности, но он сказал, что срок слишком велик.
— Ты была у доктора… — Лола опустилась на стул и спрятала лицо в ладони.
Но Джилли уже потеряла интерес к разговору. Она ушла в гостиную, устроилась с ногами на софе, включила телевизор и принялась переключать каналы.
— Удалилась с чувством исполненного долга, — заметила Кэрри себе под нос. — А тебе придется за ней подчищать.
Вполне в ее духе.
— Не начинай, Кэрри! — взмолилась Лола. Она потерла виски, словно желая облегчить головную боль, помолчала немного и добавила: — Джилли порой слишком спешит, чтобы задуматься о последствиях.
— А зачем задумываться, если есть ты, чтобы за ней подчистить? Ты же закроешь глаза на все, кроме, может быть, убийства, лишь бы она не билась в припадке! Признайся, ты ее боишься.
— Не говори глупостей! — возмутилась Лола, а чуть позже с нажимом повторила из кухни, где мыла посуду: — Мы — одна семья, мы с этим справимся. Это относится и ктебе, Кэрри. Сестре сейчас особенно понадобится твоя поддержка.
Кэрри в отчаянии стиснула кулаки. Ну как заставить ее понять? Как заставить наконец увидеть, какую эгоистичную стерву она воспитала? Почему люди порой так упорно отказываются признать правду?
Лето осталось в памяти как непрерывный кошмар. Джилли была еще более невыносимой, еще более требовательной, чем обычно, и Лола сбивалась с ног, прислуживая ей. К счастью для Кэрри, той удалось устроиться официанткой в бар, и она брала все сверхурочные часы, какие только можно, лишь бы не появляться дома.
В конце августа у Джилли начались схватки, и «скорая» увезла ее в окружной родильный дом. Когда роды были позади, молодой матери хватило одного взгляда на сморщенного, в красных пятнах, младенца, чтобы понять, что это не ее предназначение — ни сейчас, никогда. Если бы это было возможно, она дала бы в тот же день вырезать себе матку или перевязать трубы.
