«Дворники» монотонно поскрипывали по стеклу, дождь глухо барабанил по крыше, шины шуршали по мокрой мостовой, а Студио-Сити, похоже, находился никак не ближе Гонконга.
* * *
Они свернули с бульвара Вентуры в Студио-Сити, район, где смешалось множество архитектурных стилей: испанский, кейп-код, колониальный, постмодерн. Название свое эта часть города получила в честь «Рипаблик студиос», с которой началась киноиндустрия и где до телевизионной эры снимались многие малобюджетные вестерны. Новыми жителями Студио-Сити становились сценаристы, художники, операторы, музыканты, техники, беженцы из районов, которые все более приходили в упадок, и теперь, при строительстве домов, они устраивали негласное соревнование со старожилами Студио-Сити. То есть ни о каком стилевом единообразии не могло быть и речи.
Патрульный Куэйд остановил машину перед скромным домом-ранчо на тихой боковой улице, усаженной деревьями. Часть из них по случаю зимы осталась без листвы, другие, вечнозеленые, ее сохранили. Несколько автомобилей стояли у тротуара, включая два «Форда»-седана горчичного цвета, две черно-белые патрульные машины, один серый фургон с гербом города на борту. Но взгляд Лауры поймал и приковал другой фургон, с надписью «КОРОНЕР»[1]на задних дверцах.
О господи, пожалуйста, нет. Нет!
Лаура закрыла глаза, стараясь поверить, что все это — часть сна, из которого так резко вырвал ее телефонный звонок. Собственно, звонок из полиции вполне мог быть частью кошмара. В этом случае патрульный Куэйд был еще одной его частью. И этот дом тоже. Ей надо только проснуться, и тогда все исчезнет: и звонок, и телефонный разговор, и Куэйд, и дом, и все, все, все.
Но, когда Лаура открыла глаза, фургон коронера остался на прежнем месте. Окна дома были закрыты плотными портьерами, но фронтон озарялся ярким светом портативных прожекторов, серебрившим вьюны, которые закрывали стены.
На тротуаре стоял полицейский в дождевике. Еще один находился под свесом крыши над площадкой перед входной дверью. Им поставили задачу не подпускать к дому зевак, но плохая погода и поздний час взяли эту работу на себя.
Куэйд вышел из машины, но Лаура застыла на сиденье.
Он наклонился, заглянул в кабину.
— Это тот самый дом.
Лаура кивнула, но не сдвинулась с места. Она не хотела входить в дом. Знала, что там найдет. Мелани. Мертвую.
Куэйд подождал несколько мгновений, потом обошел патрульную машину, открыл дверцу, протянул Лауре руку. Ветер забрасывал в кабину холодные капли.
— Миссис Маккэффри? — нахмурился патрульный. — Вы плачете?
Она не могла отвести глаз от фургона коронера. Если он уедет с маленьким тельцем Мелани, то увезет с собой все надежды Лауры и оставит ее такой же мертвой, как и дочь.
— Вы солгали мне. — Голос ее дрожал, словно осенний лист на ветру.
— Я? Нет, в общем-то, нет.
Она не смотрела на него. Куэйд всосал воздух между стиснутыми зубами.
— Ну, мы расследуем дело об убийстве. Так что пара трупов у нас есть.
Крик рвался из груди Лауры, но она сдержала его. У нее защемило сердце.
Куэйд же быстро продолжил:
— Но вашей маленькой девочки в доме нет. Она не погибла. Честное слово, среди трупов ее нет.
Лаура наконец-то встретилась с ним взглядом. Вроде бы лицо искреннее. Да и не было ему смысла врать, потому что правду она могла узнать очень скоро, переступив порог.
Она выбралась из патрульной машины.
Взяв Лауру за руку, патрульный Куэйд повел ее к входной двери. Дождь стучал по мостовой и крышам, словно барабаны похоронной процессии.
2
Охранник прошел в дом, чтобы вызвать лейтенанта Холдейна. Лаура и Куэйд остались под свесом крыши, защищавшим от дождя и частично от ветра.
Ночь пахла озоном и розами. Побеги вьющейся розы обвивали стойки перед домом, а в Калифорнии большинство сортов цвели даже зимой. Намокшие под дождем лепестки пригибали цветки к земле.
Холдейн появился без задержки. Высокий, широкоплечий, крепко сбитый, с короткими русыми волосами и широким доброжелательным лицом ирландца. Синие глаза напоминали два стеклянных овала, и Лаура задалась вопросом: а вдруг они выглядят такими безжизненными лишь благодаря увиденному в доме?
В твидовом пиджаке спортивного покроя, белой рубашке, галстуке с ослабленным узлом, серых слаксах и черных мокасинах, он, за исключением глаз, ассоциировался не с копом, а скорее с каким-нибудь соседом-добряком. Способствовала такому впечатлению и теплота, которая наполняла мимолетную улыбку.
— Доктор Маккэффри? Я — Дэн Холдейн.
— Моя дочь…
— Мелани мы пока не нашли.
— Она не…
— Что?
— Мертва?
— Нет, нет. Господи, да нет же. Только не ваша дочка. В этом случае я бы не обратился к вам с просьбой приехать сюда.
Облегчения Лаура не почувствовала, потому что не знала, можно ли ему верить. Она видела, что он на взводе. Должно быть, в этом доме произошло что-то ужасное. А если они не нашли Мелани, то зачем было привозить ее сюда в такой час? В чем же, собственно, дело?
Холдейн отпустил Карла Куэйда, который под дождем вернулся к патрульной машине.
— Дилан? Мой муж? — спросила Лаура. Холдейн отвел глаза.
— Да, мы думаем, что нашли его.
— Он… мертв?
— Ну… да. Вероятно, это он. У нас есть тело с его удостоверением личности, но точно сказать, что это он, мы не можем. Мы должны свериться с его зубной картой и сравнить отпечатки пальцев.
Новость о смерти Дилана, как это ни удивительно, не произвела на нее особого впечатления. Ощущения потери не возникло, потому что последние шесть лет она его ненавидела. Но его смерть не принесла и радости: ей не хотелось прыгать от восторга, не появилось и чувства удовлетворенности, ощущения, что Дилан получил по заслугам. Сначала она его любила, потом ненавидела, теперь на смену любви и ненависти пришло безразличие. Она совершенно ничего не чувствовала, и вот это, пожалуй, более всего огорчало ее.
Ветер изменил направление. Начал забрасывать капли ледяного дождя под свес крыши. Холдейн увлек Лауру к самой стене.
Она задалась вопросом: а чего они не идут в дом? Похоже, там было что-то такое, чего ему не хотелось ей показывать. Что-то слишком ужасное? Что же, во имя господа, произошло в этом доме?
— Как он умер? — спросила она.
— Его убили.
— Кто это сделал?
— Мы не знаем.
— Застрелили?
