в Лондоне и окрестностях проживают трое Уинтернайтов, шестеро Уинтерсов, добрая дюжина Уинтерблишей и, кажется, даже один Уинтерблум. Ни одного Уинтерблоссома.
— Вы сумасшедший! — выпалил Герти, — Я прожил там двадцать два года!
— Стокиш-лайн, сорок три?
— Откуда у вас мой домашний адрес? Ах да, визитные карточки… Да, я последние шесть лет я живу именно там. Если сомневаетесь, отправьте какую-нибудь темпоральную шлюху к моей домохозяйке, миссис Андерсон. Уж она скажет вам, кто такой Герти Уинтерблоссом. Только, Бога ради, не вздумайте рассказывать ей что-нибудь про Новый Бангор, старушку хватит удар…
— Я уже говорил с миссис Андерсон, — невозмутимо отозвался Брейтман, — Она никогда не слышала про человека, которого зовут Уинтерблоссом. Последние пятнадцать лет у неё снимает комнату мистер Эндрю Миллер, главный бухгалтер компании «Риддлерз и Браун», специализирующейся на печатных машинках.
— Миллер? Какой ещё Миллер? Что за ерунда?
— Вы ведь росли в сиротском приюте, если не ошибаюсь? В каком?
— Именно так. Приют Святой Агаты, это в…
— Я знаю, где это, мистер Уинтерблоссом. Не так давно я имел беседу с его настоятелем. В приюте Святой Агаты никогда не было ребёнка с вашим именем.
— Какая-то мистификация, — выдавил из себя Герти, дрожащими руками пытаясь нащупать на столе чайную чашку, — Какой-то идиотский трюк! Вы что, хотите, чтоб я поверил, будто сам — призрак? Ерунда! Не знаю, что вы задумали, мистер Брейтман, и кого представляете, только меня вам не провести! А что на счёт службы, а? Что на счёт службы? Вы были в канцелярии у мистера Пиддлза? Уж он-то превосходно меня знает, смею заверить! Он считал меня самым многообещающим клерком и прочил в свои заместители!
Брейтман поднялся и мягко вынул из руки Герти прыгающую чашку.
— Я лично говорил с ним. В его канцелярии никогда не работал никакой Уинтерблоссом. И он был очень удивлён, услышав это имя, поскольку слышал его впервые в жизни.
Герти вдруг почувствовал ужасную тяжесть, навалившуюся ему на темя. Такую, что, кажется, хрустнул позвоночник. Удивительно, какая в доме Питерсона духота, совершенно нет кислорода, как они здесь живут, в этом чёртовом доме, в этом чёртовом городе, в этом…
Брейтману пришлось подхватить его под руки и усадить обратно в кресло.
— Эй, полегче. Мне показалось, вы готовы лишиться чувств.
Герти попытался улыбнуться, но ужасная слабость распространилась, как выяснилось, и на мимические мышцы. Он мог лишь едва шевелить языком, да и тот был слаб, как умирающий угорь.
— Отличная шутка, мистер Брейтман. Вы меня проняли. Но, боюсь, я слишком устал, чтоб её оценить.
— Это не шутка, — обронил Брейтман, озабоченно щупая пульс Герти, — И, честно говоря, я вам крайне сочувствую, но ничего не могу поделать. Лучше было сейчас рассказать вам правду, чем позволять и дальше гулять в потёмках, рискуя на каждом шагу разбить лоб. Во всём Лондоне нет ни единого вашего следа. Ни малейшего. Я досконально проверил всё, что мог. Человек по имени Гилберт Уинтерблоссом — миф. Он никогда не получал образования в том университете, который вы закончили. Его никогда не видел портной, чьи бирки находятся на вашем костюме. Он не платил налогов, не вступал в брак, не покупал в рассрочку, не был записан в библиотеках, не заказывал столиков в ресторанах, не обращался в прачечную, не вызывал трубочистов, не имел проблем с полицией, не писал объявлений в газету, не жертвовал на развитие богаделен, не ездил железной дорогой… Неужели вы ещё не понимаете?
— Он стёр меня, — Герти казалось, что вместо слов он выжимает из себя солёную океанскую воду, невыносимо едкую, вперемешку с тиной, — Эта дрянь стёрла меня. Отовсюду, где я был. Как она стирает воспоминания других людей, да? Уинтерблоссом, как и остров в Полинезии, стал мифом, о котором никто не помнит?..
Во взгляде Брейтмана Герти померещилось сочувствие. Удивительно, прежде он не думал, что внимательный профессорский взгляд может выражать что-то подобное…
— Вы не поняли, — мягко сказал Брейтман, всё ещё удерживая Герти за руку, — Вас не вытерли из Лондона. Вы никогда там не существовали. Вся ваша память о событиях, которые случались с вами до прибытия на остров — ненастоящая. Что-то вроде декораций.
— Ерунда. Я услышал зов, и потому прибыл. Вы сами…
— Не было никакого зова. Не в вашем случае. Вы никогда не прибывали на остров.
— Но как…
— Вы всегда здесь были.
Только невероятная слабость помешала Герти вскочить на ноги. Брейтман мягко удержал его и перехватил руку.
— Спокойно… Всё в порядке.
— Дайте мне револьвер, — процедил Герти, — и я разнесу вашу голову, как перезрелую тыкву! Вы с ним заодно, да? С островом? Это какой-то безумный заговор, ещё одна попытка свести меня с ума. Вы этого хотите?
— Успокойтесь, пожалуйста. Поверьте, мне тоже было нелегко смириться с подобным положением вещей. Я считал, что привык к самым невероятным теориям и фактам, но вы… Простите. Даже не представляю, каково вам ощущать нечто подобное.
— Вы лжёте! — Герти сделал ещё одну попытку вырваться, не более успешную, — Я прибыл на остров! На «Мемфиде»! Я помню это! Это было три месяца назад! Я помню!
— «Мемфида» и в самом деле прибыла в порт три месяца назад. Только пассажира Гилберта Уинтерблоссома на ней не значилось. Всё можно объяснить, хотя не уверен, что это объяснение вам понравится. Вы возникли именно в тот момент, когда корабль заходил в гавань. И это было первой минутой существования мистера Уинтерблоссома в реальном мире.
— А до того…
— До того вас просто не существовало. Вы материализовались именно тогда, когда впервые увидели Новый Бангор. Всё остальное, я имею в виду, ваши воспоминания о прежней жизни, не имеют связи с действительностью. Проще говоря, эти события никогда не происходили. Вы абориген, мистер Уинтерблоссом. Самый настоящий абориген Нового Бангора.
— Лейтенант на верней палубе… — Герти вспомнил офицера с непонятным нарукавным знаком, — Первый человек, с которым я говорил здесь. Он спросил, как меня зовут…
— Неудивительно. Он видел вас впервые в жизни.
Герти вспомнил Новый Бангор таким, каким впервые его увидел с покачивающейся палубы «Мемфиды», устало заходящей в бухту, подобно тому, как неуклюжая морская корова заходит в стойло. Вспомнил дрожь палубы под ногами. Пронизывающий солёный запах океана. Себя самого — с новым саквояжем в руках, в костюме из светло-серой хлопковой саржи.
Улыбающегося непонятно чему, немного возбуждённого Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, жадно глядящего в сторону приближающегося острова и готового впервые ступить на землю Полинезии. Человека, которого никогда не существовало. Который обрёл плоть и разум лишь тогда, когда впервые вдохнул воздух острова.
— Будьте вы прокляты, — должно быть, Герти на секунду всё же лишился чувств, потому что обнаружил себя поддерживаемым Брейтманом и с холодной салфеткой на лбу, — Это всё ложь. Вы мне врёте! Меня зовут Гилберт! Натаниэль! Уинтерблоссом! Я прибыл из Лондона! Я деловод!
Он думал, что Брейтман
