наполнением, со всеми теми людьми, которые в той жизни существовали. В этом была аномалия, перекос её существа, растворённого в Рудольфе. Без его ближайшего присутствия рядом она превращалась в марионетку, которую снял со своей руки тот, кто и наполнял её живыми движениями и звонким голосом. И это не могло завершиться ничем хорошим. Любить так было нельзя. Но она не знала, как иначе? Она протянула руку, желая погладить Артура, желая вложить в жест многое, — понимание, утешение, родное расположение, но и невозможность принять то, о чём он молчал, но что явил…
Артур отстранился, возможно, решив, что она его оттолкнёт, и тем самым опередив её прикосновение. Рука Нэи застыла на расстоянии от него. Она увидела, что нет её браслета с вензелем в виде её имени. В браслете была спрятана их личная связь с Рудольфом. Нэя же оставила браслет на берегу озера, отвлечённая Хагором. Возвращаться было страшно, словно Хагор мог подстеречь её в скалах и повторно накрыть своими тёмными откровениями, как чёрным крылом огромного падальшика — летуна, которые уже носились в угасающем свете вечернего пространства над долиной, зажатой между двух горных гряд. Нэя огорчённо всплеснула рукой, не без театральной позы, зная красоту своей руки, не тонкой, но и не полной, лилейной. Не любить себя, как было прежде, она уже не имела права. Она была частью Рудольфа. Его, как она считала, обожаемой частью.
— Потеряла браслет на берегу, — сказала она, обижаясь на Артура за резкое движение, с которым он отпрянул в сторону. — Теперь не найдёшь.
Он промолчал. Уж не вообразил ли он себе, что она вздумала приласкать его? Обидевшись ещё больше, не попрощавшись, Нэя развернулась и ушла без него в лабиринты подземного города. В последнее время она была тут, как у себя в своём кристалле. Могла обратиться к любому, чтобы проводил её на поверхность ЦЭССЭИ. От всех дверных панелей, закрывающих входы и выходы в многочисленные подземные холлы и коридоры, в служебные отсеки и в личный жилой отсек Рудольфа — у Нэи был код доступа. Не умела она обращаться только с подземными скоростными машинами, но всегда находился тот, кто провожал её наверх. И Артур не стал её сопровождать. Он остался на поверхности в горах. Или не остался. Нэе было уже всё равно. Она сочла его дерзким и бестактным.
— Мальчишка! — прошептала она вслух, но тогда, когда он не мог услышать. И не понимала причину своей досады. То, что был утерян браслет или попросту забыт у берега, вины Артура не было. И слов обидных он ей не сказал. От прекрасного настроения, от сладостного ожидания возвращения Рудольфа в ней не осталось и следа. И ей было проще свалить вину на мальчишку, чем помнить свою беспомощность перед Хагором, его страшные откровения, да и само это чёрное видение гор.
Кто раб, а кто господин?
Чёрное видение гор не покидало её активной памяти долго, вплетаясь неряшливым узлом во всякое впечатление другого наступающего дня, и, если не портя в целом его чарующего наброска, то мешая ей просто своим имеющимся наличием. Но загадить всю разноцветную, исполненную вполне понятного любовного волшебства картину её настоящей жизни Хагор не мог. Пока не начался период дождей. Непогода заметно усилила, как будто прорастила в ней брошенный Хагором узелок — злостный сорняк. Он набухал предощущением грядущего, личного уже ненастья.
Лесопарк стал осклизлым, мрачным. Горы в такое межсезонье были просто опасны для прогулок, и приходилось сидеть в сиреневом кристалле. Да и прочие жители садов «Гора» сидели безвылазно под своими крышами. Казалось, что всякая деятельность на поверхности замирала, если не умирала, как и растительность целого мира. Нэя принималась за свою полузабытую работу, чтобы не скучать. Ведь не могла же она надоедать Рудольфу всё время. Да и свободен он был только по вечерам, да и то не всегда. Поэтому деятельность внутри кристалла оживлялась. Девчонки радостно носились по коридорам, пустому и обширному залу показов как расшалившиеся дети, болтали и смеялись за спинами солидных клиенток, передразнивая их манеры и критикуя их не всегда идеальное сложение. Развлекая друг друга, примеряли на себя платья габаритных дам и прохаживались в них по подиуму, изображая высшее сообщество так, как его себе представляли. Теперь им некому было указать на их место, и никто не обзывал их «потными обезьянами». Эля и сама радостно принимала участие в их сатирических показах. Нэя, наблюдая их веселье, им не препятствовала, но не веселилась с ними. И потому, что не любила сатиру на людей, и потому, что была погружена в себя, имея на то причины.
Она плохо себя чувствовала, прислушивалась к происходящему в ней и скрытому ото всех грандиозному строительству новой жизни, не только того, кто возник, но и к собственной жизни тоже. Потому что по-старому уже не будет. Она и предчувствовала, и понимала. Но как будет, ей не было известно. И в какую сторону всё изменится? С чего она взяла, что перемены будут и в дальнейшем только счастливыми? Разве мало ей досталось хлебнуть лиха, или то лихо являлось только задатком будущего его наката? Она тщательно изучала свою внешнюю перемену, хотя для посторонних глаз её пока не было. В подземном же мире — городе не менялось ничего, как и в прозрачных внутри, и зеркальных снаружи, корпусах «ЗОНТа» на поверхности. В один из дней этого сумеречного периода, когда небо меняло своё нежно — зеленоватое, искристое и сияющее великолепие на нищенскую серую рванину туч, нависших, казалось, над самой головой, Нэя явилась в «ЗОНТ», поднявшись наверх в жилой отсек к Рудольфу. Он не сразу понял, кто это? У открывшейся панели входа стояла незнакомка. Даже глаза Нэи, всегда широко открытые и казавшиеся круглыми, были приподняты к вискам и казались длиннее, а она искусно усилила этот иллюзорный эффект тем, что накрасила их, хотя он и запрещал ей косметику. Высокая причёска, собранная на макушке, полностью открыла её шею и ушки, маленькие, тонкие и прижатые к голове. Руки были оголены полностью, явив свою точёную красоту. Чёрное платье плотно обтягивало её грудь, полностью закрытую, и только лукавое сердечко- вырез давало намёк на то, что было скрыто строгим платьем. Ткань блестела, как кожа гадюки, и на руке выше локтя был витой браслет из уже знакомого сплава чёрного цвета. Браслет в виде змеи с жёлтыми угрюмыми глазами. Плащ Нэя сбросила в прихожей. Лицо было не улыбчивым, как обычно, а гордым и строгим. В ней всё же пропала
