подобное было и в манере держаться, несвойственной для мужчины его возраста. Как если бы он внезапно сбросил добрых сорок фунтов веса и излечился от ломящего кости артрита, но ещё не вполне привык к этому.
— Вообще-то я был у вас вчера, — сказал Герти, внимательно глядя на суетящегося вокруг стола Питерсона, — Вместе с мистером Беллигейлом.
Питерсон прижал ко лбу руку.
— Ах, да. Вылетело из головы. Иногда я бываю ужасно рассеян. Особенно после грозы. Так о чём мы вчера с вами условились?..
— Мы договаривались, что с утра я зайду за вами, мистер Питерсон.
— Ну конечно! Как меня угораздило забыть, старина?
— Мы с вами собирались предпринять небольшую прогулку верхом. Часа на три. А потом зайти в паб и выпить по доброй порции шотландского двойного крепкого.
Питерсон улыбнулся, но не радостно, а как-то беспомощно.
— В самом деле, в самом деле… — забормотал он, — Как неловко получилось. Конечно же, с удовольствием составлю вам компанию. Только позвольте сперва предложить вам чаю. Усаживайтесь к камину, он ещё тёплый. Где-то тут было ежевичное варенье… Нельзя предпринимать долгие прогулки на пустой желудок. А вот и чай…
Усадив Герти в кресло и заботливо прикрыв пледом, он принялся хлопотать с заварочным чайником и розетками для варенья. Движения у него были осторожные и излишне аккуратные, как будто он боялся что-то не то сделать или разбить. Герти наблюдал за ним, пытаясь скрыть улыбку.
— А вот и ваш чай, приятель. Берите-ка, пока горячий…
— С ванилью? — поинтересовался Герти.
Питерсон вздрогнул и едва не разбил ложечкой блюдце, отчего смущённо улыбнулся и хихикнул. Он выглядел обескураженным.
— Простите?..
— Чай с ванилью? — Герти, блаженствуя, грел руки горячей чашкой.
— Я…
— Вы ведь не Питерсон, так?
Плечи Питерсона поникли, глаза смущённо потупились.
— Так заметно?..
— Эм-м-ммм… Немного. Совсем чуть-чуть. Как вас зовут?
— Можете называть меня миссис Мак-Класки, — вздохнул Питерсон, садясь в кресло и осторожно пригубляя чай, — А вы, наверно, приятель Эрсиваля?
— Да, пожалуй, что так. Близкий приятель. Зовите меня Гилбертом.
— Неудивительно, что я вас прежде не встречала, я редко сюда захожу, — заметил Питерсон, щурясь, — В моём возрасте долгие прогулки противопоказаны, даже если они исчисляются сотнями лет, а не милями… В этом году мне стукнет восемьдесят.
— Нравится Новый Бангор?
— Спрашиваете! — Питерсон в восхищении прикрыл глаза, — Удивительное место, удивительное время. Вы даже не представляете, Гилберт, в какое прекрасное время вам выпало жить.
Герти пожал плечами.
— Наверно, есть и получше. Конец девятнадцатого века — шумное местечко. Войны, грипп, всё прочее…
Питерсон хлопотал, накладывая Герти ежевичного варенья и благодушно улыбался. Несмотря на то, что в его волосах не было ни единого седого волоска, а облачён он был отнюдь не в вещи из дамского гардероба, у Герти мгновенно возникло безотчётное ощущение того, что он находится в одной комнате с преклонных лет дамой, дружелюбной и любящей поболтать.
— Вы не понимаете. Впрочем, ничего удивительного. Мы не ценим ни тех вещей, которые имеем, ни той эпохи, в которую живём. В наше время ваш викторианский период считается золотым. Что-то вроде отгоревшей не до конца сказки, если вы меня понимаете. Здесь даже воздух этим проникнут…
— Скорее, угольным дымом, — заметил Герти, пригубив чай. Против его опасений, чай оказался отменным и превосходно заваренным, что его немного успокоило на счёт будущего. Какие бы катаклизмы не довелось пережить современникам Брейтмана, чай заваривать они не разучились. А значит, старая добрая Англия ещё не так плоха, как может показаться, — Я бы с удовольствием взглянул бы на вашу эпоху. Наверно, это что-то замечательное. Страшно представить, до чего дошёл технический прогресс.
Миссис Мак-Клоски отчего-то поёжилась.
— Да, — сказала она, кивая, — Страшно представить. Прогресс, дорогой мой Гилберт, всегда будет палкой о двух концах. Он всегда что-то даёт нам, но что-то и отнимает. Ваши новомодные телефоны постепенно лишают вас настоящих бесед друг с другом, а путешествия, меняющие окружающий мир, превращаются в обыденность.
— Так можно сказать про любое время, — рассмеялся Герти, — Когда-то ругали и фонограф за то, что он убивает живую музыку.
Миссис Мак-Клоски улыбнулась ему улыбкой Питерсона.
— Вы правы. Но всё равно, до чего же приятно иногда бывает окунуться в иную эпоху, иной мир. Сидеть вот так спокойно, пить чай, слушать цоканье лошадиных копыт… Вы лишены этого удовольствия, мой милый, но вы молоды, а оттого ещё не успели понять вкус сентиментальности. Каждому напитку, знаете ли, приходит свой черёд…
— И лучше оценивать их до того, как подали счёт, — понимающе кивнул Герти.
Миссис Мак-Клоски мелодично рассмеялась, причём её смеха не портил даже мужской баритон.
— Вы прелестный молодой человек, Гилберт. Надеюсь, мы с вами ещё увидимся.
— Уже уходите? — удивился Герти, глядя на часы, — До которого часа вы забронировали тело?
— До десяти. Однако возникли непредвиденные обстоятельства. Дело в том, что один настойчивый джентльмен хочет вас увидеть.
— Где он? — удивился Герти, озираясь.
— Правильнее было бы спросить, не где он, а когда он.
— Простите?..
— Мистер Брейтман, мой современник. Он настаивает на том, что должен срочно с вами поговорить.
При упоминании учёного Герти лишь поморщился.
— Как-нибудь в другой раз. Сейчас у меня нет настроения с ним беседовать.
— Да, — согласилась миссис Мак-Класки, — Он весьма резкий джентльмен. Впрочем, многие учёные таковы.
— Этот, с вашего позволения, учёный, едва не застрелил меня третьего дня. Исключительно из научных соображений, разумеется.
— О, — миссис Мак-Класки возвела глаза, — Да, от него можно чего-нибудь такого ожидать. Но в этот раз он, судя по всему, настроен не менее серьёзно. Утверждает, что срочно должен вас увидеть. Прямо сейчас.
— Я не стану оплачивать его время.
— Он берёт все расходы на себя.
Герти вздохнул.
— Если это так уж необходимо…
— Надеюсь, мы с вами ещё увидимся, Гилберт.
Он не успел попрощаться. Миссис Мак-Класки откинулась в кресле, как когда-то сам Питерсон, а когда вновь открыла глаза, в них появился нетерпеливый, совсем не старческий, блеск.
— Наконец-то! — Питерсон щёлкнул суставами пальцев, — Долго же вас ждать приходится…
Герти собирался было что-то съязвить, но не стал. Он чувствовал себя слабым до беспомощности, горячий чай совершенно разморил его.
— Искали меня? — осведомился он.
— Искал? Сбился с ног! — буркнул Брейтман, поднимаясь и отряхиваясь. На собственные руки он взглянул с брезгливостью, видимо, его представления о чистоте ногтей отличались от представлений Питерсона, — Я должен кое-что вам сообщить. Нечто крайне важное.
— Тогда вам придётся поторопиться, — заметил Герти, — Потому что ровно через минуту я собираюсь покинуть этот дом.
— Куда направляетесь? — с подозрением осведомился Брейтман-Питерсон.
— В порт, где возьму билет на первый же корабль, который отчаливает из Нового Бангора, даже если он везёт гуано на острова Фиджи.
Брейтман мотнул головой и сделал несколько глубоких вдохов. На Герти он смотрел как-то странно, не так, как при их первой встрече. И взгляд его Герти совершенно не понравился. Похожий взгляд был у Брейтмана в ту ночь, когда между ними оказался револьвер. Немигающий, пристальный взгляд, от которого сами собой обмякают ноги.
Брейтман некоторое время молчал, не
