разорвут вас в клочья…
— Англичане не простят мне, если… Англичане вздернут меня, если я не искуплю всех бед… Искупление — эта Белая Змея… — Он забегал по комнате, потрясая кулачищами. Вдруг он подбежал к Сахибу Джелялу. — Или мое царство, или Белая Змея! Но что это?
Он бросился к дверям и прислушался. Он слушал горы и долины до боли в ушах.
И он действительно расслышал в закатной мгле глухие удары.
По скалам и ущельям многоголосым эхом раскатилась дробь выстрелов. Гулам Шо схватился за сердце, упал на кошму, забил огромными ногами и захрипел: «Они!.. Убит! Убит!»
Тотчас же он сел и, тараща глаза, спросил:
— Я — царь. Они не посмеют меня повесить?
Сахиб Джелял с сожалением смотрел на Гулама Шо и декламировал:
То передними брыкал ногами он.
То ревел, щеря зубы, часами он.
То со львом он гордо равнял себя.
То ужасным драконом считал он себя.
Не обращая больше внимания на мечущегося Гулама Шо, Сахиб Джелял еще раз прочитал предписание. Ему бросилось в глаза, что под ним стоит подпись не Эбенезера Гиппа, а чья-то другая.
— Значит, службе его пришел конец, — удовлетворенно пробормотал он. — Но она… прелестная мисс Гвендолен! — Совсем не к месту он вздохнул и посмотрел на Гулама Шо. Тот все еще прислушивался к звукам спустившейся на долины ночи.
— Что бы это могло быть? Кто-то стрелял.
Сахиб Джелял тоже прислушивался к тому, что делалось снаружи. Он первый услышал быстрые, легкие шаги многих спешащих людей. Огромными звериными прыжками Гулам Шо бросился в самый темный угол и затаился там.
В тронный зал ворвались толпой косматые, растерзанные белуджи. Они оглушили воинственными призывами, звяканьем железа, щелканьем винтовочных затворов. С воплем «Бей!» главарь их Малик Мамат подскочил к Сахибу Джелялу и, метя пол концом распустившейся огромной своей чалмы, поклонился в пояс.
— Сделано, хозяин! Вот кровь на клинке. Смотри.
— Что скажешь, воин? — спросил Сахиб Джелял. Видимо, ему нелегко было сохранить невозмутимость.
— Ты не позволил показать тебе их головы. Они остались там. Ножи у белуджей наточены, режут чисто. Стервятник не ждал нас на дороге. Белуджские орлы налетели сверху. Проклятые не успели снять с плеч оружие… Белуджи прыгали, крюками стаскивали с коней. Сколько у нас теперь коней! Много коней. Белуджи резали, кололи. Кровь там, на мастуджской тропе. Всех кончили. Один дьявол хитер. Поднял коня на дыбы. Крутился бесом. Стрелял. Метко стреляет, пес. Был бой. Мы заползли в камни. Мы тоже стреляли. Погас светильник жизни нашего Карима. Мы стреляли. Мы закопали мертвых вместе с головами. Они не упадут с моста Сыръат… Пусть идут в рай… Мы вымыли камни на тропе. Нельзя, чтобы шакалы лизали кровь мусульман…
Он все выкрикивал слова и потрясал саблей и винтовкой. Сахиб Джелял стоял все такой же прямой, спокойный. Обычный противный, одуряющий холод вползал снаружи. Ноги белуджей хлюпали в слякоти мокрой грязи, натащенной со двора через порог. Грязь была в неприятных темных красных пятнах. Гигантской глыбой Гулам Шо серел в углу.
— Эй, царь, что ж? Смотри, у тебя стены увешаны ружьями да мечами. Бери же в руки оружие, ты, потомок Александра! Защищайся!
Головы белуджей повернулись как одна. Снова воинственный вопль наполнил зал. Гулам Шо медленно вышел из угла, согбенный, жалкий, к очагу.
Сахиб Джелял молитвенно провел руками по бороде.
— Слава тебе, белудж Малик Мамат! Храбрость и мужество твоих смельчаков заслуживают награды. Я не спрашиваю, сколько пуль съели проклятые стервятники Ширмата. Я не спрашиваю, сколько белуджей сложили головы в схватке. Цену крови племя белуджей получит сполна вот с него… с царя…
— Не будем скорбеть о тех, жизнь которых прервалась, — с мрачным спокойствием проговорил Малик Мамат. — Да оплачут их матери и жены!
— Чем дольше живет человек, тем больше у него врагов, чем скорее умрет человек, тем больше у него друзей. А где тот раджпут с длинными усами, наш друг?
Малик Мамат растерянно сдвинул чалму на лоб и откровенно почесал заросший космами затылок.
— Не доглядел я… В темноте мои воины не разобрали… Мы его тоже похоронили, приставив голову к тулову. А деньги… они вот…
Нехотя он протянул кошелек Сахибу Джелялу.
— Оставь себе… Не пришлось Бхату купить себе дом и волов. Пусть купит храбрейший из белуджей. Добавь золотые к цене крови, которую ты возьмешь с этого храброго царя.
И он резко повернулся к Гуламу Шо. Тот весь задергался и подобострастно залебезил:
— Господин Сахиб Джелял! Славные белуджские воины — гости моего дома! Минуточку — я прикажу готовить и жареное и вареное. Будет великий пир! А потом, с вашего соизволения, о великие воины, там на горе Рыба, в подворье, сколько угодно и вещей, и одежд, и серебра, и кипарисостанных девушек… Мы крадучись пойдем туда… ночью…
Он замялся, и все лицо его перекосилось.
— Что ночью? — насторожился Сахиб Джелял. Взгляд его задержался на пакете, который держал в руке Гулам Шо. Да, или он, Сахиб Джелял, не узнал как следует всех извивов души его величества царя или царь до сих пор не понял ничего.
Воспользовавшись тем, что белуджи с горящими глазами бурно обсуждали предстоящий поход на гору Рыба, суливший им немалую добычу, Гулам Шо шептал торопливо на ухо Сахибу Джелялу:
— Ваших храбрых воинов совсем достаточно. Теперь мы выполним приказ. — Он кивнул своей головищей в сторону пакета. — Ваши белуджи никакие не исмаилиты. Им что невеста Живого Бога, что какая-нибудь потаскушка — все одно. Наши исмаилиты не помогли бы, а то и помешали бы… Сейчас поедим пищу и… давайте! Прикажите вашему… этому Малику Мамату. Мы пойдем тихо-тихо на гору Рыба… Он… он не будет долго возжаться с Белой Змеей… Раз — и готово…
Гулам Шо выразительно сжал рукоятку длинного ножа, висевшего у него на поясе.
— Чего белуджу возиться с… ней? Мы с долгами не первый раз рассчитываемся головами в переметной суме…
— Вот как заговорил! И ты после этого, ваше величество, называешь себя исмаилитом! Ты не боишься, значит, навлечь гнев Ага Хана? — говорил Сахиб Джелял сдавленным голосом. — О, какой ты странный исмаилит! Не успели англичане науськать тебя, сказать «Куси!», и ты зарычал, виляя хвостом. И ты еще смеешь называться потомком великого македонца! Какой храбрец! Поднять нож на одинокую, беззащитную девушку!
Цедил слова Сахиб Джелял сквозь зубы с явной насмешкой. Белуджские воины не понимали, почему им не несут угощение, и, явно насторожившись, задвигались по залу, обступили разговаривающих.
— Ага Хан далеко, англичане на
