Фрида неожиданно поняла, что ей легко разговаривать с голосом в темноте, не видя реакции, только ощущая присутствие Сэнди рядом с собой.
– С самого детства, – призналась она, – я представляла себе, что я невидимка. Я не имею в виду – иногда, я имею в виду – постоянно. И хочу уточнить: я искренне верила, что действительно невидима. Но это, оказывается, не так. По правде говоря, такое ощущение, словно меня вывели на городскую площадь, содрали с меня кожу и втирают в мою плоть соляную и серную кислоту.
– Но ты с этим справишься.
– Я уже справилась.
– Так, а где мы теперь?
– Река, вероятно, протекает через озеро.
– Вероятно?
– Трудно сказать наверняка. А потом мы выходим из парка и идем по Бейкер-стрит.
– Мимо музея мадам Тюссо.
– Правильно.
– Туда стоит зайти?
– Я никогда там не была.
– Серьезно? А в Лондонском Тауэре?
– Нет, – ответила Фрида.
– Я ходил, еще в детстве.
– Тебе понравилось?
– Если честно, не помню, – признался он. – Итак, где мы сейчас?
– Теперь прогулка станет приятной. Проходим через Паддингтон-стрит-гарденз – сюда от музея мадам Тюссо идти ровно минуту, но никто об этом не знает, – пересекаем Мэрилебон-Хай-стрит и спускаемся по Мэрилебон-лейн. На секунду тебя пронзает ощущение того, что ты идешь по берегу реки, текущей через небольшую деревню в окрестностях Лондона. Вот только реки нет. По крайней мере, ты ее не видишь. Хотя она где-то рядом.
– Ты их поймала, – сказал Сэнди.
– Их поймала полиция.
– И разумеется, ты не получила полного признания.
– Может, мне нравится не получать признания.
– Снова эта твоя фантазия о невидимости. Значит, те двое, брат и сестра, совершили все это только из-за денег? Замучили того парня, а потом убили?
– Мы переходим на тот отрезок нашего пути, который я терпеть не могу, – проигнорировала его вопрос Фрида. – Совершенно неожиданно ты выходишь из деревни и попадаешь прямо в Вест-Энд. Река стала границей между двумя великолепными поместьями, и все, что от нее осталось, – это ужасные большие здания, гостиницы, офисы, гаражи… Роберт Пул понимал всех, но он не сумел понять Тессу и Гарри Уэллсов. Тут ему хорошо подвешенный язык не помог. Они просто хотели забрать у него деньги. И для этого им пришлось всего лишь отрезать ему палец.
– Как мило!
– Но им это понравилось. Забавно… – Фрида сделала паузу. – Ты уверен, что не хочешь спать?
Она снова почувствовала, как он коснулся ее.
– Я бы не хотел уснуть сегодня, даже если бы и мог.
– Ну, – продолжала она, – существует разница между тем, чтобы что-то делать и действительно быть таким, но постепенно эти понятия сливаются. Я хочу сказать, например, человек немного умеет играть на пианино, он тренируется, у него получается все лучше и лучше, и наступает момент, когда он становится пианистом. Это то, кем он является. Это его особенность. Они убили Роберта Пула только ради денег. Потом им пришлось убить эту бедную женщину, Джанет Феррис, и в этот момент они подумали: «Мы это можем». С той минуты дело было уже не в деньгах, а во власти. Они одурели от власти. Именно поэтому они стали принимать участие в расследовании. Речь шла о контроле, о демонстрации того, что они лучше нас. Гарри пошел еще дальше. Если бы он сумел добраться до меня, если бы он смог меня… трахнуть, это стало бы настоящей демонстрацией его контроля.
На какое-то время воцарилась тишина.
– А он тебе не нравился? – наконец спросил Сэнди. – Этого бы никогда не произошло?
– Он никогда не был в моем вкусе. По-настоящему меня интересовал только Роберт Пул.
– Он в твоем вкусе?
– Нет-нет, – заверила его Фрида. – Просто я не могу отделаться от мысли, что он немного похож на меня. Или я немного похожа на него. Но он был лучше меня. Во всяком случае, он был слишком хорош для самого себя. Он был обыкновенным аферистом. Все, что ему нужно было сделать, – это украсть у них деньги, но он слишком много внимания уделял эмпатии. Он был слишком интересным. И ловушка захлопнулась.
– Ты не могла спасти его, – сказал Сэнди. – Его смерть была… ну, не знаю… условием, основанием для всего этого. Кстати, где мы сейчас?
– Маршрут становится приятнее, – ответила Фрида. – Мы переходим Пикадилли и оказываемся в Грин-парке. Стоит посмотреть на его противоположный конец, и можно почти наяву увидеть русло реки там, где оно должно пролегать. Мы идем через парк… вот только, скорее всего, он закрыт в связи с подготовкой к свадьбе.
– Что за свадьба?
– Ну, та самая свадьба. Королевская свадьба.
– Ах, это.
– Но мы все же пересекаем его из конца в конец, затем обходим Букингемский дворец. Настоящая река течет под дворцом. Когда я стану диктатором и все потайные реки Лондона снова предстанут нашему взору, дворец придется уничтожить…
– Невелика цена.
– А затем мы добираемся до вокзала Виктории, который еще хуже, чем кусок города вокруг Гросвенор-сквер. Он напоминает фашистский островок безопасности посреди автострады, а за ним начинается ужасная улица, похожая на задний фасад гостиницы, куда поставщики доставляют свои товары и откуда вывозят мусор. Потом мы спускаемся по Эйлесфорд-стрит к реке, и эта часть пути уже радует глаз.
– Мы наконец добираемся до того места, откуда видно Тайберн?
– Его нельзя увидеть, – возразила Фрида. – Он течет в трубе под домом на Набережной. Но я как-то раз обошла вокруг дома, перелезла через ограду и спустилась по металлическим ступенькам на мокрую землю у самой реки, во время отлива. Я села у выхода и после всех этих усилий увидела лишь несколько капель воды. Игра не стоила свеч.
– Поверить не могу, – признался Сэнди. – Ты столько всего помнишь!
– Я иногда совершаю вот такие мысленные прогулки. Чтобы было легче заснуть. Но это не помогает.
– Тебе нужно было стать таксистом, – заметил Сэнди.
– Спасибо.
– Нет, я серьезно.
– Я тоже серьезно.
– Но разве им не нужно это… как его… знание? Экзаменатор спрашивает их, как добраться от… ну, не знаю… Банбери-кросс до стадиона «Эмирейтс», и они должны описать свой маршрут, улица за улицей.
– Я не думаю, что такое место, как Банбери-кросс, существует в реальности.
– Но ты ведь можешь описать маршрут! И у них, наверное, как-то по-особому устроены мозги, у таксистов, да?
– У тех, с которыми я сталкиваюсь, похоже, мозги особым устройством не отличаются.
– Нет, они и в самом деле особенные, – настаивал Сэнди.
