вы! Прошу вас хозяйка! Я не это хотела сказать!
– А что ты хотела сказать? Говори четче, тупая ты дикарка.
– Он был моим хозяином, хозяйка. Я должна… была должна доставлять ему удовольствие, когда он хотел от меня этого.
– А я, по-твоему, не могла доставить ему удовольствие, раз он бегал к тебе? Немного ли ты возомнила о себе, варварка?
Из глаз девушки брызнули слезы, а губы задрожали. Она так вжалась в свой поднос, что пальцы её стали мертвенно-белыми.
– Простите меня, моя хозяйка. Я совсем не это хотела сказать! Прошу вас, простите меня пожалуйста!
– Я не собираюсь прощать оскорбившую меня рабыню. Ай, Урпа! Иди-ка сюда.
Старый раб появился в тоже мгновение. Увидев рыдающую Хъелук он нахмурил свои кустистые брови.
– Что сделала рабыня, моя хозяйка?
– Скажи мне, Урпа, что я приказывала подать?
– Еду и подогретое медовое вино, хозяйка.
– И ты передал мой приказ слово в слово?
– Иначе не бывает, моя хозяйка.
– Так почему же, раздери тебя гарпии, эта варварка принесла мне фруктовой воды?!
Без всяких слов старший раб подошел к служанке и не жалея силы ударил её тыльной стороной ладони по щеке. Вскрикнув и выронив поднос, девушка схватилась за лицо.
– Нет, Урпа, этого для неё мало. Эта тупая уроженка ледяного берега смела мне перечить.
– Как вы изволите наказать ее, хозяйка?
Лиатна ухмыльнувшись посмотрела на широкие бедра рабыни, за которыми располагались толстые ягодицы.
– Принеси-ка мне палку, Урпа.
– Сию минуту, моя хозяйка.
Скрывшись за дверью, он вскоре вернулся с длинной и толстой палкой.
– Вы желаете сами наказать её хозяйка, или это сделать мне?
– Сама. Хъелук, вставай на четвереньки и задери платье.
– Прошу вас не надо, хозяйка! Я больше не ослушаюсь вас!
– Встала на четвереньки и задрала платье, девка. Или может мне продать тебя в бордель? Там твою задницу многие оценят по достоинству.
Рыдая девушка опустилась на колени, а потом, задрав платье, встала по-собачьи. Лиатна покинула уютное кресло и подошла к ней, взяв палку из рук старшего раба. Конечно, рука у Урпы была тяжелее, да и наказывать рабов он умел. Но тут дело было не в самом наказании и даже не в пустячковом проступке. Дело было в Лиатне. Она желала почувствовать власть.
Вдова критически посмотрела на трясшуюся и заходящуюся слезами служанку. Задница как задница. Обвисшая, со складками жира и не особо красивой формы. И что только находил в ней Арно?
Перехватив поудобнее орудие своей власти, она ударила что было силы, оставив красную полосу, рассёкшую ягодицы истошно вопящей рабыни. Следующий удар оказался хуже, Лиатна чуть промахнулась, задев лишь бедро. Зато третий и четвертый добавили две новых красных полоски, тянувшихся крест-накрест через весь зад девчонки. После каждого удара от её воплей у вдовы закладывало в ушах. Почти так же, как в те вечера, когда Арно желал поразвлечься и не утруждал себя утащить её в сад, или на другой конец дома. Она била и била, пока после очередного удара кожа у служанки не лопнула и кровь не потекла по её ногам. Рабыня уже не кричала, она выла как дворовая собака, которой перебили пару костей броском камня.
– Ну всё, хватит с тебя. Убирайся,– Лиатна вернула палку Урпе, смотря как избитая ею девчонка пытается подняться.
– Слушаюсь, моя хозяйка. И благодарю вас,– сквозь слезы простонала рабыня и хромая пошла к выходу. Для кухонной девки, тем более родом с далекого севера, она оказалась уж слишком хрупкой.
– Я имела ввиду убирай стол, тупая фъергская дура. Видно вместо палки мне стоило взять кочергу.
Девушка вздрогнула и, утирая слезы, похромала выполнять приказ своей госпожи.
– Урпа, принеси мне вина, как я и просила. А ещё пергамент и чернила со стилусом. Надеюсь, что теперь я получу именно то, о чём просила, ведь так?
– Конечно, моя хозяйка. Я подам всё лично и прослежу, чтобы так было и впредь.
Поклонившись, старый раб покинул трапезную, а Лиатна приступила к долгожданной еде, наблюдая как зареванная девчонка, то и дело хватаясь за избитый зад и утирая слезы, убирает со стола грязную посуду и объедки. На её платье отчетливо поступала кровавая полоса.
В душе Лиатна ликовала. К этой варварке она не испытывал ни ревности, ни тем более ненависти. У Арно и раньше были рабыни для утех, и он никогда особенно не скрывался. Да и обращать на рабынь внимание подобного толка было просто смешным для женщины благородной крови. Но теперь этот дом принадлежал ей. Она была его полноправной хозяйкой. И Лиатна собиралась заставить всю домовую челядь выучить это раз и навсегда. Твердо и быстро. Чтобы отныне и впредь этот дом жил только по её правилам.
Хотя перепелки оказались пересушены, а овощи остыли, Лиатна расправилась с ними как раз к возвращению Урпы. Шутка ли, не есть целый день, да ещё и наблюдать пару часов к ряду, как родственнички покойного мужа наворачивают полные тарелки. Великие горести, да она чуть не захлебнулась слюной, пока изображая скорбящую вдову, пялилась в блюдо с пресным хлебом.
Разложив перед собой пергамент, женщина принялась писать, чуть морща лоб всякий раз, когда ей приходилось вспоминать правильные ритуальные обращения. Она возлагала очень большие надежды на это письмо – ведь именно оно должно было сохранить ту последнюю соломинку, за которую их семья могла ухватиться. То, что не позволило бы пучине долгов поглотить их окончательно. Мантию старейшины.
Письмо шло плохо. Слова всё время не складывались в нужном порядке, а если и складывались, то лишь для того, чтобы уже через строчку совершенно разонравится Лиатне.
Семь пергаментов было скомкано и разорванно перед тем, как полученный результат стал хоть немного её удовлетворять. Но и после него ещё три листа были уничтожены без всякого сожаления. Когда ей это было нужно, она умела просить, умолять и заискивать. И теперь Лиатна Себеш очень надеялась, что после этого письма, почтенные старейшины выслушают её и примут именно то решение, о котором она и собиралась их молить. Тем более её просьба была не такой уж необычной. Прецедентов в истории хватало. По крайней мере, так утверждал нанятый ей законник. Да и сама она, почитав пару хроник, смогла найти несколько подходящих и весьма законных примеров. А значит, дело её не должно было вызвать никаких затруднений.
Подумаешь, она всего то и просила, чтобы принадлежавшая её сыну по законному праву мантию, была передана ему незамедлительно, а не по достижению формального совершеннолетия.
Для Синклита это был пустяк и формализм. Но вот для
