обсужденье будет.
— Может, после… — неуверенно пообещал Никон. И они расстались.
23
Расставшись с Милитиной, Никон не знал, что делать. Его тянуло в клуб, хотелось побыть с девушкой, поговорить с ней, послушать ее ласковых слов, но было боязно появиться на людях, снова встретиться с Востреньких, увидеть насмешливый взгляд Полторы-ноги и других.
Нерешительно побродил он по темным широким улицам поселка, послушал вечерние шумы: затихающий крик ребятишек, обрывок песни, гул проезжавшего в стороне грузовика, и все-таки решился пойти в клуб.
Там было шумно и многолюдно. Никон пробрался в толпе в угол, где на высокой красной подставке белел большой бюст Ленина, и уселся на свободное место. Очевидно, скоро должно было начаться что-то в зале со сценой, куда проходили неторопливо шахтеры. Никон обвел взглядом стены и заметил плакат:
— Заключим соцдоговор с Владимировскими копями! Выдвинем встречный план! Все на собрание!
Когда комната, где сидел Никон, почти опустела и издали призывно, в третий раз протрещал звонок, Никон поднялся и прошел в зал. На сцене уже рассаживался за красный стол президиум. Толпа гудела. По залу разносились восклицания, взрывы смеха, топот и шарканье ног. Оглянувшись и приискивая себе место поближе к выходу, Никон с удивлением увидел Покойника, а рядом с ним Степаниду. Забойщик немножко растерянно и косо поглядывал на своих соседей, зато Степанида широко рассевшись и выставив мощную грудь, весело поблескивала крепкими зубами и пялила на всех светлые глаза. Никон устроился недалеко от них. Степанида скоро заметила его и оживленно закивала ему головой. Никону стало неприятно от внимания женщины и он воровато повел глазами в одну, в другую сторону: не видят ли соседи, что с ним дружески и заигрывающе переглядывается эта толстуха.
В президиуме потеснились и там уселись делегаты Владимировских копей. Востреньких, Полторы-ноги и еще двое — устроились на средних местах развязно и непринужденно, а Милитина присела бочком с краю и, обливаясь горячей краской смущенья, не подымала глаз. Никон во все глаза стал смотреть на Милитину. Девушка, которую он знал хорошо, показалась ему сейчас совсем иной. Курносенькая Милитина с зардевшимися щеками, с шелковой красной косынкой, повязанной на голове, с ровной прядкой темных волос, выбившейся из под повязки, выглядела милой и заманчивой. Никону стало вдруг жарко и он заерзал на скамейке. Он вспомнил, что сам холодно и заносчиво отталкивал от себя девушку, а она вот какая! И наверное все парни на нее заглядываются. Он обвел взглядом по рядам и ему показалось, что, на самом деле, молодые шахтеры внимательно и жадно разглядывают Милитину. «Ишь, зарятся!» — угрюмо подумал он. И дальше его вдруг уколола мысль, что Милитина после его отъезда с Владимировских копей стала крутить с кем-нибудь из ребят и что теперь она уже не станет льнуть к нему, как раньше, «Такую обрядненькую да симпатичненькую, — с тоской подумал он, — неужели наши ребята пропустят?»
Милитина, между тем, немного освоилась на сцене и стала поглядывать в зал. Она скользила взглядом по рядам, густо наполненным возбужденными шахтерами, и как будто кого-то искала. Никон заметил это и насторожился. Ему захотелось, чтобы девушка увидала его. Он вытянулся вперед, поднял голову вверх, незаметно для себя начал мигать Милитине. Но она не узнавала его, не видела со своего места там, далеко на сцене.
Так она и не встретилась взглядом с Никоном. Тут открылось собрание, раздались первые слова докладчика, — Милитина повернулась к трибуне и стала внимательно слушать.
Стал вместе с другими слушать и Никон.
Сначала то, что говорил докладчик, не заинтересовало его. Показалось ему, что все это уже давно приелось всем и слышно на каждом шагу: знакомые и ставшие обыденными слова — ударничество, соцсоревнование, бригады, прорыв, план, — не затрагивали, не волновали. Никон поглядел на своих соседей и ему показалось, что и они слушают докладчика невнимательно. Казалось ему, что докладчик сам по себе, а вот все эти люди, которые собрались в зале и рокочут и никак не могут успокоиться, тоже сами по себе. Лукавая радость зашевелилась у него в сердце. Какое-то удовлетворение пришло к нему от этой уверенности, что не он один глух и равнодушен к тому, о чем говорит докладчик. Удовлетворение, неожиданно злое и трусливое, на минуту согрело Никона. Он выпрямился, подняв голову, и смело оглянулся. Но в это время какие-то слова докладчика метнулись в толпу и рассыпались по ней неожиданным взрывом рукоплесканий. Парень вздрогнул и взглянул на толпу уже иначе. Лица окружающих переменились, на них засветилось острое внимание, глаза устремились пристальнее и настороженней к трибуне, к докладчику. Что-то взволновало шахтеров, дошло до них, всколыхнуло. Никон недоумевал: для него все еще не было ничего необычного, нового и волнующего в докладе. Ведь все это, казалось ему, он слышал десятки раз!
Сбитый с толку и недоумевающий, он начал внимательнее вслушиваться и всматриваться во все окружающее.
С трибуны он услыхал более отчетливо и более определенно, нежели раньше:
— …Многие среди нас имеются, которые рассуждают, что, мол, меня производство не касается, я, мол, отработал свои часы, и больше от меня требовать нельзя. А того, что каждый должен за производство болеть, как за кровное свое дело, такого у них нет. И происходит оттого ухудшение в работе, появляется прорыв и страдает государство!.. А чье это государство? — наше, рабочее! Мы в нем руководители, нами оно держится, наш интерес и интерес всего рабочего класса во всем мире защищает!.. Не на капиталиста, не на эксплоататора работаем, а на самих себя! И будем худо работать, не будем болеть за производство, сами же первые от этого вред на себе почувствуем!..
— Верно! — крикнул кто-то впереди. И крик этот подхватили другие:
— Верно!.. Правильно!..
— …И, значит, — продолжал докладчик, — которые срывают производство и нечестно относятся к работе, бьют по нас с вами, товарищи, по нашему общему интересу!..
— Правильно!..
— …Значит, если, к примеру, пятеро работают хорошо, а шестой возле них копается ни шатко, ни валко, лишь бы часы отбыть, то можно ли такого полным товарищем считать, с настоящей сознательностью?
— Нет!.. Какой он полный товарищ!..
— Трепач он, вот кто!..
Никон вздрогнул. В зале стало жарко. По рядам вспыхнуло оживление. Лица раскраснелись. И показалось Никону, что многие смотрят на него укоризненно и насмешливо. И он с замиранием стал ждать, что вот-вот назовут его имя, громко скажут: «Глядите, вот сидит здесь один из таких!». Он исподлобья, с опаской огляделся. Никто не замечал его. Только Покойник, так же, как и он трусливо оглянувшийся в это мгновение, встретился с ним взглядом,
