Живой Бог. Велики сила и влияние Ага Хана, — сказал доктор Бадма. — Мисс Гвендолен не учла этого, не смогла ни запугать, ни купить усатого простачка Бхата.
— Купить? — удивилась Моника.
— Усатый Бхат умолчал, что нежные ручки Англо-Индийского департамента отсчитали тридцать золотых гиней за то, чтобы переметная сума попала в руки Ширмата и чтобы Ширмат явился с подарками к тебе в подворье… О золоте Бхат умолчал. С золотом ему не хочется расставаться. Ну бог с ним, оставим его ему.
— Я боюсь. Страх ползает где-то рядом, шагает бок о бок.
— Если бы ты не боялась, ты была бы тем, что хотели из тебя сделать твои воспитатели — деревянным манекеном. Но ты живая девушка, и тебе следует их бояться. Но дело серьезное. К счастью, у нас есть еще время подумать. Итак, золото, пули, черная месть. Все атрибуты «плаща и кинжала». Ужасно, что ты попала в самую гущу событий. Ясно, мисс экономка, а значит, и департамент осведомлены, что здесь, в Мастудже, наделала Белая Змея.
— Что?
— Подняла всех здешних исмаилитов против инглизов. Раз и навсегда оторвала бадахшанцев от Ибрагимбека. Взяла самого всемогущего вождя вождей за горло и способствовала провалу создания великой Бадахшано-Тибетской империи. А материальные потери! Где караваны с вооружением и прочими военными грузами? Где горно-полевые пушки. Мало, что ли, этого? Да за одно из этих дел Белую Змею надо сжечь на медленном огне!..
— И… они решили?..
Доктор снова развернул свиток и долго смотрел на миниатюру.
— Сначала я не понимал, к чему свиток, картинка. Психическая атака? Бабский каприз? Нет, тут тонкая женская садистская месть: пока бы ты разглядывала рисунок, Ширмат ударил бы ножом…
— А-а!
— К тому же ты права. Исмаилиты слишком верят в тебя, да еще с припутанной сюда легендой о Белой Змее. Им надо во что-то верить. Видимо, англичане не успели разубедить Ага Хана, доказать, что его посланница и невеста занимается подрывной деятельностью в Бадахшане. Иначе Гвендолен не подсылала бы к тебе таинственных убийц, а просто натравила бы на эгаматгох тех же мастуджцев. Предлог бы нашелся…
Моника зябко куталась в покрывало.
— Они меня убьют. Я знаю, мисс часто намекала. Она не успокоится, пока…
— Сделаем так, чтобы не доставить ей такого удовольствия. Ни Ширмат, ни кто другой не привезет в хурджуне голову… такую милую головку, — голос доктора Бадмы странно дрогнул. — Эта культурная святоша не получит такого удовольствия…
— Ведь еще есть Гулам Шо, царь. Он трус, но боится и уважает старичка Ага Хана. Царь хоть и учился в Европе, но суеверен и всего боится. Он… на него можно положиться.
— Суеверия суевериями, но я его больше всего опасаюсь. Двуличен и корыстолюбив. Неизвестно, что он знает и чего не знает.
— Как страшно! Не бросайте меня здесь одну. Я умру от страха. Я убегу в горы. Лучше замерзнуть в снегу, чем видеть их с ножами…
— Одно ясно — тебе делать здесь нечего. Едем.
— Домой!
Вдруг она бросилась к доктору и замерла в его объятиях. Он гладил ее волосы и бормотал:
— Моника, девочка моя…
Решительно он отстранил девушку.
— Прошу тебя!.. Ты сама знаешь — тут и стены, и двери, и окна полны глаз и ушей… Как неосторожно! Только бы не поздно. Не верь никому. Быстро собирайся.
Он снова заговорил во весь голос:
— Сейчас закончу составление лекарств. Приступим к заклинаниям. Зови, принцесса, всех сюда. О, чатурмахария каикка! Духи добра и зла!
И когда полные любопытства и страха прислужницы во главе с грозной домоправительницей сбежались в приемную залу, все помещение затянулось дымом курений, сквозь который чуть мерцали огоньки светильников. И где-то в сумраке слышались заклинания и молитвы, которые громко нараспев читал таинственный доктор Бадма из таинственного Тибета…
А в тот самый час усатый гонец раджпут Бхат с трепетом и не меньшим страхом держал ответ перед Сахибом Джелялом. Простодушный, наивный исмаилит чуть ли не подавился гинеями, насыпанными в его мошну лилейными ручками английской бегим. Бедняга не понимал только, как об этом дознался величественный раджа, кем слыл в Мастудже Сахиб Джелял. Для раджпута тридцать золотых гиней были целым богатством — и земельным участком, и домом, и парой быков. Когда же он сообразил, что бородач-раджа и не думает отбирать у него золото, он мгновение сделался его преданным слугой, даже рабом. Он тут же поклялся всеми раджпутскими клятвами сделать беспрекословно все, что прикажет ему раджа.
— Вот ручей! Набери в пригоршню воды. Выпей! Выпил! Смотри, я тоже пью. Отличная прозрачная вода. Через нее отлично видно, что у тебя внутри. Всё, что ты думаешь и будешь впредь думать, у меня здесь, в голове. — И Сахиб Джелял приложил торжественно ладонь ко лбу. — Клянись именем и милостью Живого Бога делать всё, что тебе прикажу я.
Бхат рвал себя за длинные свои усы и клялся. Сахиб Джелял остановил его:
— Хватит! Счастлив твой бог, что ты не послушался английскую бегим, а отвез подарки прямо Белой Змее. Иначе твоя глупая голова торчала бы на воротах на шесте. А теперь отвечай: где Ширмат со своими людьми? Английская бегим сказала, где искать Ширмата.
Бхат не колебался:
— Она сказала. Иди в селение Hуркала. Ширмат там. Он разжигает свой очаг в жилище дяди царя.
— Отсюда до Hуркала два часа пути всаднику, — думал вслух Сахиб Джелял. — Ты пойдешь к нему. Отдашь мадждадийево варенье, семицветный сосуд с благовониями. Вручи ему свиток с печатью и скажи… Что тебе приказала на словах красивая английская бегим?
— «Это знак. Вручи его Белой Змее и да свершится предуказанное аллахом!» Вот что сказала беловолосая бегим.
— Иди!
— Что будет дальше?
— Не задавай вопросов.
— Что сделает Ширмат?
— Помни слова мудрого: «Он присутствовал и не присутствовал. Он видел и не видел. Он слышал и не слышал».
— Но у Ширмата полно людей… Все вооружены. У всех по сто глаз, сто ушей. Черная рука мести ухватила меня за воротник.
— Приделай себе крылья. После разговора с Ширматом лети ко мне. У тебя будет столько золота, что сделаешь руку мести белой. Ты получишь еще тридцать золотых. Быстро! Отправляйся!
— Пешком? О моя кашмирская лошадка, ты осталась в пешаверском сарае.
— Ты прав. Пешком ты прошагаешь целый день. Бери моего коня.
Сахиб Джелял долго смотрел вслед всаднику, карабкавшемуся по щебнистым осыпям.
Берег ручья был покрыт буйными весенними травами, вода с легким журчанием переливалась по камням, в синюю небесную твердь упирались белоснежные вершины. И Сахиба Джеляла можно было вполне принять за мастуджца, вышедшего подышать свежим воздухом. Он прохаживался
