и пойти за первым же предводителем, указавшим путь, – подхватил этот крик, и вскоре в Сарагосе начались беспорядки. По всем улицам с криками бежала толпа, угрожавшая учинить массовое убийство, в котором огонь спорит со сталью за страшные лавры победы.
Шум достиг дворца Алонсо Арагонского, 17-летнего архиепископа Сарагосы, и пробудил ото сна незаконнорожденного сына Фердинанда Католика. Этот горячий юноша призвал городских грандов и служителей закона и выехал с ними навстречу мятежникам, чтобы их утихомирить; но заставить их разойтись и восстановить порядок в обезумевшем городе ему удалось лишь после того, как он пообещал, что убийц покарают по всей строгости закона.
«Божественная справедливость, – пишет Трасмьера, – допустила это деяние, но не оставила его безнаказанным».
Поступок новых христиан оказался поспешным, и ужасно было понесенное ими наказание; страшной ценой заставили их заплатить за жизнь, которую они отняли. Думая, что таким образом они смогут внушить страх человеку с характером Торквемады, они продемонстрировали прискорбную недальновидность, и очень быстро в этом убедились. Для осуществления мрачной задачи – мести за убитого инквизитора – Торквемада немедленно отправил в Сарагосу монахов Хуана Кольверу, Педро де Монтерубио и Алонсо де Аларкона. Для обеспечения большей безопасности эти делегаты устроили суд в королевском алькасаре в замке Альхаферия и занялись активными поисками преступников. Нескольких человек схватили; в их числе был слуга Абадиа, Видаль де Урансо. Его допросили и вынудили сознаться в собственной вине. После этого его подвергли пыткам, стремясь вырвать имена его сообщников, и в конце концов пообещали ему «милость», если он их выдаст. Такой ценой несчастный гасконец согласился говорить, выдав всех известных ему участников заговора и всех сочувствующих. Льоренте, видевший записи судебных разбирательств, рассказывает нам: когда Урансо потребовал обещанной милости, ему благосклонно ответили, что милость заключается в том, что ему не отрубят руки, как остальным, прежде чем его повесить, утопить и четвертовать.
Среди схваченных были Хуан де Абадиа, Хуан де Эсперандеу и Луис де Сантанхель. Эсперандеу и Урансо вместе приняли муки на аутодафе 30 июня 1486 года – седьмом за этот год в Сарагосе. Эсперандеу провезли по городу на телеге, на ступенях собора отрубили ему руки, после чего повесили, утопили и четвертовали. Пятеро других заговорщиков подверглись мучениям на этом же аутодафе, после чего их передали мирским властям и живьем сожгли на костре. Двое других сумели скрыться, поэтому были сожжены их чучела; одним из них был Хуан Педро Санчес, ставший вдохновителем заговора. Вместе с живыми людьми и гротескными чучелами из соломы, наряженными в санбенито и колпак coroza, сожгли и тело Хуана де Абадиа: он сумел хотя бы отчасти обмануть справедливый суд святой палаты и совершил самоубийство в тюрьме, проглотив стекло от лампы[318].
После этого казни в Сарагосе сменяли друг друга с такой скоростью, что в 1486 году их было не менее 14; 42 человека сожгли живьем, 14 в виде чучел, и еще 134 приговорили к различным наказаниям – от пожизненного заключения до публичной порки. Для того чтобы весть об этих казнях распространилась как можно шире и дабы преподанный полезный урок усвоило как можно больше людей, Торквемада приказал за две недели до каждого аутодафе сообщать о нем публично, с большой торжественностью и конной процессией служителей святой палаты; после этого прецедента такие объявления стали традиционными по всей Испании.
Говоря об этих казнях, Трасмьера[319] занимается обычной софистикой, которую применяла инквизиция для оправдания своих вечных заявлений о том, что ее действия продиктованы милосердием. Он уверяет нас, что для преступников было счастьем (dicha) умереть так быстро, и поясняет, что оставить их в живых означало бы большую суровость правосудия: «Как свидетельствует Каин, которого Господь пометил знаком, запрещавшим убивать его, так как в продолжение своей жизни, с его натурой, он должен был совершить еще больше грехов и таким образом еще вернее заслужить более суровое наказание в своем вечном проклятии».
Из уст священника звучит богохульное утверждение, будто Господь желает проклятия грешника; таким образом, он считает, что, сжигая этого грешника в нужное время, Господа можно, по крайней мере отчасти, лишить его неизъяснимой цели. Этот пример отлично демонстрирует, на какие отчаянные уловки в своих доводах были вынуждены идти инквизиторы в попытках оправдать действия святой палаты. С точно такой же уверенностью Трасмьера уверяет нас, что все убийцы умерли раскаявшимися – вследствие молитв, которые с любовью возносил за них Арбуэс перед смертью.
Признание Видаля де Урасо дало инквизиторам имена не только участников убийства Арбуэса, но и тех, кто, по мнению гасконца, сочувственно относился к этому поступку. Следуя собственным методам, благодаря которым преследование распространялось словно масляное пятно и медленно, но верно покрывало все более обширную территорию, инквизиторы сумели добиться предъявления обвинений многим людям, чья связь с этим преступлением была весьма отдаленной, а также тем, кто, движимый вполне христианской жалостью, предложил убежище новым христианам, в ужасе бежавшим от слепой мести инквизиции. Среди последних многие подверглись судебному преследованию даже в отсутствие доказательств того, что беглецы, которых они приютили, были вернувшимися к иудаизму или неверными. Считается, что паника вынудила многих совершенно невиновных новых христиан уехать из города, в котором ни один из них не мог чувствовать себя в безопасности. Однако из-за пункта, введенного безжалостным Торквемадой в его «Указаниях», само бегство было достаточной причиной для того, чтобы считать человека виновным.
Теперь Сарагосой правил страх. Инквизиторский трибунал в этом городе стал одним из самых деятельных в Испании, и, по некоторым подсчетам, еще около 200 человек тем или иным образом заплатили за смерть Педро Арбуэса, так что в городе почти не осталось семей, простых или благородных, которые не погрузились бы в траур благодаря правосудию веры. Среди тех, кто подвергся судебному преследованию, были люди, занимавшие в королевстве посты первой важности. Одним из них был Алонсо де Кабаллериа, вице-канцлер Арагона, сыгравший видную роль на соборе, созванном Торквемадой для определения деталей учреждения инквизиции в Арагоне. Однако инквизиторы не ограничивали свое внимание лишь новыми христианами: среди тех, кого они призвали к себе для объяснения своих поступков, мы обнаруживаем ни больше ни меньше как дона Хайме де Наварру, известного как инфант Наваррский или инфант Туделы, сына королевы Наваррской и племянника короля Фердинанда. Он бежал, добрался до Туделы и сдался на милость правителя, укрывшись в Наварре на несколько дней, пока не подвернется возможность бежать во Францию. Инквизиторам, от которых ничего не ускользало, стало об этом известно; их власть и высокомерие были настолько велики, что они без колебаний арестовали инфанта в столице независимого королевства его матери. Они притащили принца королевской крови в Сарагосу на суд по обвинению в
