— Какой?
— Секрет.
Значит, мать запомнила мои последние рисунки. Иначе и быть не могло.
Мы несколько минут проехали в молчании. Молчала даже жена, не зная, что с нами такими упрямыми делать.
Мамору, смотревший из-за брата в окно, тяжело вздохнул.
— Пап, ты странный. Тебя не пугают жуткие новости, что где-то война или кого-то машина переехала. Но тебя пугает, если я хочу мечтать и жить, как хочется мне. Почему?.. Взрослые такие странные!
— Говорю же, это не практично! — вздохнул.
Старшой саркастично ухмыльнулся:
— Говорю же, брат у нас дурачок. Постоянно спрашивает ерунду.
Жена попробовала вмешаться:
— Мамору еще просто маленький, а маленькие дети любят задавать много вопросов.
— А твой футбол — это практично? — вылез обиженно младший сын.
— Так я ж не собираюсь посвятить этому всю свою жизнь. Просто в университет пойду, где есть своя команда и оборудование на высоте… — мой взгляд растерянный поймав, старший сын внезапно замолк.
— Ну, как хобби… в этом есть смысл, — серьезно кивнул я.
Рю шумно выдохнул.
Вроде не поссорились. Вроде.
— Сусуму, а почему ты нам прежде ничего не рассказывал про свою мечту? — осторожно коснулась Нодзоми моей руки. — Стать художником… разве в этом есть что-то постыдное?
— Говорю же: я теперь мечтаю о другом!
Теперь уже на мой крик стали оборачиваться люди.
— Я давно мечтаю о другом, — сказал уже тише.
— Врунишка! — поморщился Мамору.
— Говорю же, я давно…
— Врешь ты все! — он обиженно надул губы.
Теперь уже я не выдержал.
— И почему вообще я должен отчитываться перед тобой?!
Супруга многозначительно кашлянула.
Отвернувшись, я стал смотреть в окно. Против хода, так что в уплывающем от меня мире было что-то тоскливое. Мире потерянном…
— А, может, ты просто мне завидуешь? — внезапно спросил упрямый младший сын.
— Чему? Разве ты чего-то достиг?
— Ну, перестаньте! — рассердилась Нодзоми. — Я вот вам обоим завидую.
— Да ну? — Рю вскинул брови.
— Даже троим, — женщина улыбнулась. — Я вот никогда не мечтала ни о чем таком.
— Зато ты не знаешь боли, такой, когда твоя мечта гибнет, и вместе с нею гибнет твоя вера в свои силы.
Они все притихли, как-то внимательно смотря на меня.
— Но это обычное дело, — проворчал я, отворачиваясь к окну, на убегающий от меня мир и на оставшуюся где-то вдалеке родину.
Нет, просто деревню. Просто место, где я родился и вырос. Без города помыслить свою жизнь я уже просто не могу.
Они как-то мрачно молчали. Воздух как будто уплотнился и натянулся меж нами, чуть только тронь неровным движением — и тонкая ткань доверия между нами прорвется, как рисовая бумага на седзи.
— Люди мечтают. Люди свои мечты теряют. Обычное дело. Я не считаю, что в моей жизни случилось что-то совсем ужасное и сверхъестественное, — добавил, не смотря на них.
Они молчали оставшуюся дорогу. И я тоже.
Вечер… тихий вечер. Вокзал, такси. Дом притихший. Нодзоми, которая ушла на кухню, чтобы внести в дождавшийся нас дом какие-то звуки. Хотя тихие. Уютные такие звуки.
Переодевшись в домашнюю одежду, я пошел к телевизору в гостиной. Зевнув, включил привычный канал. Как раз на новости попал. И все как обычно: кто-то разбился, кто-то поехал кататься на лыжах и погиб под лавиной, а того мальчика, потерявшегося в лесу, нашли… мой милый и привычный мир. Все встало на свои места, как я того и хотел.
Утром следующего дня, до работы, я забежал в храм буддийский по пути и заказал дорогой молебен об изгнании демонов и благополучии всех моих близких. Сказал, во сне какая-то жуткая морда ходила за мной по пятам. Сказал и напряженно затих. Ничего, монах с вежливой улыбкой обещал прочитать очень действующие сутры, чтобы никакие нечистые силы не потревожили впредь покой меня и моих близких.
Вручив свою жизнь в руки специалистов, я спокойно на работу пошел.
День выдался обычный, совсем, так что я смог совсем уже успокоиться. Что там сделали монахи и тот священник, не представляю, но что-то они сделали хорошо. Не зря я туда свои деньги потратил.
Начальник нынче сердился, даже кого-то из стажеров уволил. Но я даже его рад был видеть. Даже волнуясь потерять свое рабочее место. Просто… куда лучше лица людей, чем та морда зеленая. О, только б никогда больше ее не видать! Даже переглядывания молоденьких коллег — наглой, слишком ярко накрашенной девицы, да парня с дурацкими шутками и нервной улыбкой — меня сегодня вообще не раздражали. Застав их в общей кухне, одних, готовящих кофе, как-то слишком прижавшись головами друг к дружке над кофеваркой, да обсуждающих, в какой рабу-отель сегодня пойти, я прикинулся, будто не сразу их заметил. Сначала к раковине пошел и долго, тщательно мыл руки. А они прикинулись, будто ничего такого не было вообще, торопливо разбежавшись. Парень — к кофе, девушка его — к холодильнику. Я сам прихватил себе чашку кофе и пошел работать дальше. Молодость, что ж тут поделаешь. Молодых испокон веков тянет друг к другу.
Вечером в бар с коллегами не пошел, сославшись на усталость после дороги. Просто… хотелось посидеть в тишине, делая вид, будто смотрю новости. На работе нынче день выдался нервный. Как обычно. И хорошо.
Видимо, в тот понедельник я слишком рано вернулся. Меня не ждали еще. Нодзоми и Рю заклеивали «шедевр» меньшого точно такими же обоями, как те, которые он измалевывал. Меньшой отсутствовал. То ли и правда ушел на прогулку с друзьями, как сказала жена смутившаяся, то ли сбежал, не в силах смотреть на ремонт.
— Повезло, нашла точно такие же, хотя уже столько лет прошло, — смущенно улыбнулась жена.
— Да, почти и не заметно ничего, — подтвердил я, оглядывая кусок, приклеенный вместо вырезанного.
Ополоснувшись под душем, в домашней одежде пошел телевизор смотреть.
Мамору, как и ожидал, вернулся поздно, когда мы уже сидели за столом. Пока его не было, все молчали. И мой взгляд то и дело притягивал опустевший кусок стены. Еще вчера там были геометрические узоры и цветы мальвы, а теперь — лишь редкие разводы волн, как и по всей комнате, легкие черные линии на тускло-голубом фоне. Тускло-голубой фон был почти так же девственно чист, как и лист белой бумаги, забытый меньшим в гостиной.
Сколько себя помнил, мой взгляд всегда притягивала голая поверхность, особенно, белые листы. Всегда было ощущение, что на том куске материала чего-то не хватает. Хотелось добавить туда новую реальность, заполнить пустоту чем-то иным. Люди обычно восхищаются вещами, а меня всегда влекла к себе пустая поверхность. Потому что даже сам иногда сказать не мог, какие узоры она может вскоре вместить в себя.
