Около прорезающего вечернее небо серого скелета Эйфелевой башни мы тоже оказались уже с дремлющей у Славы на плече Златой. Она сжалась в маленький комочек, свернулась на ручках совсем как котёнок, и только пушистые ярко-рыжие волосы вовсю разметались вокруг головы и, наэлектризовавшись, прилипли к его одежде, разукрасив одну половину тёмного джемпера оранжевым солнышком.
Наверное, стоило сразу поехать в гостиницу — даже эти мизерные тринадцать килограммов счастья казались неподъёмными уже через полчаса, но Слава сам настоял, чтобы мы сначала прошли по всему Марсовому полю. Именно там, присев отдохнуть ненадолго и аккуратно перехватив сопящую дочь одной рукой, второй он достал из кармана кольцо и молча протянул его мне. Не отдал, а с насмешливой улыбкой ждал, когда же я соображу правильно подать правую ладонь, позволив ему самому надеть его на безымянный палец.
— Мы должны были оказаться здесь три года назад, — хмыкнул он и легонько погладил Злату по голове, убрал от её лица несколько капризных прядей волос. — Тогда я уже накопил вполне достаточную сумму, продумал поездку, но вот… пришлось скорректировать свои планы.
— На эти деньги ты потом снимал квартиру?
— Да. Они оказались очень кстати. Но ты же знаешь, если я что-то для себя решил…
— То никогда не отступишься от задуманного, — с улыбкой продолжила я, почему-то смущённо и почти украдкой разглядывая тонкое и изящное кольцо с россыпью маленьких камней, идущих волной.
— Да, не отступлюсь. Мне пришлось подождать своего звёздного часа, а кольцу полежать несколько лет в укромном месте. Сейчас я бы выбрал другое. Что-нибудь очень дорогое, — хмыкнул он, — поэтому подумал, что лучше ничего менять.
Я склонилась к нему и потёрлась щекой о плечо, пока Слава молча переплёл наши с ним пальцы и задумчиво оглядывался по сторонам, словно до сих пор не мог поверить, что действительно добрался до конечной цели. Мы добрались. И даже не вдвоём, а втроём.
— Почему ты тогда передумал? В клинике, — осмелилась я озвучить вопрос, уже давно возникающий в те моменты, когда я наблюдала за его общением с дочерью. Бережным, ласковым, по-особенному трепетным, словно в руках его было самое хрупкое и драгоценное существо в мире.
Раньше я и подумать не могла, что родитель может настолько боготворить своего ребёнка.
— Я не передумал. Просто дал возможность тебе самой принять решение. Хотя ещё в тот момент, когда ты первый раз сказала про аборт, я готов был поклясться, что ты этого не сделаешь. И не сделала бы, а у меня сил не хватило и дальше молча смотреть, как ты над собой издевалась.
По возвращении в Москву я всё же сменила свою фамилию на его — тогда, перед рождением Златы, было не до лишних заморочек с заменой всех документов. Оказалось, что наши друзья были даже не в курсе того, что мы расписались три года назад, потому что за суетой с моим экстренным кесарево мы просто забыли им об этом сообщить.
История возникновения нашей семьи была странной. Неправильной. Наполненной маленькими и большими, досадными и фатальными ошибками, сложившимися в лабиринт, из которого оставался лишь один единственный шанс выбраться наружу, в светлое и счастливое будущее. И мы этим шансом воспользовались.
Мы никогда не встречались, не планировали ребёнка, так и не отпраздновали свадьбу. Но искренне любили друг друга всегда, несмотря ни на что.
Сейчас, спустя тринадцать лет с начала нашего со Славой общения, ничего в сущности не изменилось.
Мы друзья днём. Любовники ночью. И только родители — круглые сутки.
Бонус 1. Наследственная предрасположенность.
Наташа.
Вообще-то, детские праздники — это не моё. Я стараюсь держаться как можно дальше от любых сборищ людей, где нельзя пить сколько хочется, ругаться матом или травить пошлые шутки.
Но ради друзей можно пожертвовать многим. Например, проснуться в пять утра в свой заслуженный и долгожданный выходной, потратить час на макияж и укладку, а потом ещё полчаса — на попытки это великолепие сделать не настолько ярким и вызывающим, вовремя сообразив, что образ рок-дивы как-то не вяжется с выездным семейным праздником.
Три часа дороги, две пробки, один подрезавший меня на Хонде козёл и обгрызенный с психа ноготь, и вот я уже на долгожданном (нет!), весёлом (как же!) и умилительном (ага, конечно) детском празднике.
Я. На детском празднике.
В целом, тут, конечно, сносно. Территория арендованной турбазы огромная и очень ухоженная, маленькие деревянные домики-избушки выглядывают из-за деревьев, как грибы-переростки, и с погодой нам повезло: солнце светит ярко, но ненавязчиво, а тёплый летний ветерок красиво поднимает в воздух подол моей расклешённой бордовой юбки и звякает длинными цепочками-серёжками с драгоценными камнями, играющими разноцветными бликами.
Сыну моих друзей сегодня исполняется всего три года, но для него и его таких же маленьких гномиков-друзей уже выделен отдельный стол, огромная игровая площадка и кучка каких-то ряженых, с наигранно весёлыми воплями носящихся вокруг детей, пытающихся оттянуть их от конфет в сторону игр.
Наивные.
С другой стороны, отдельное спасибо за то, что взрослый стол стоит отдельно. И — кажется, не случайно, — на очень большом расстоянии от детского. На таком большом, что и смех, и слёзы доносятся до меня лишь отголосками, и можно только догадываться, о чём с таким напыщенным и важным видом младший брат Ивановых вот уже десять минут рассказывает дочке Чанухиных.
Кстати, раз уж я начала про благодарности, то вот это прелестное прохладное шампанское, что шипит пузырьками у меня в бокале, тоже их заслуживает!
— Скучаешь? — томный голос звучит прямо над ухом, и чужое дыхание приятно обдувает кожу на шее, разгорячённую нарастающей к полудню жарой и первым выпитым бокалом шампанского.
Я исподтишка кошусь на этого наглеца, бесцеремонно ворвавшегося в моё личное пространство и привалившегося плечом к декоративной колонне под натяжным шатром. Он же смотрит на меня с хитрым прищуром и широкой улыбкой, порыв ветра эффектно треплет его русые волосы, и для полноты образа не хватает лишь дерзкого подмигивания и какой-нибудь банальной фразочки, вроде «детка, со мной тебе не придётся скучать».
Но вместо этого он быстро озирается по сторонам, чтобы убедиться, но на нас никто не обращает внимания, и протягивает своё любимое:
— Крольчоночек.
— Ты что, пытаешься меня склеить? — фыркаю я, демонстративно отворачиваюсь от него и делаю глоток уже не такого прохладного шампанского, параллельно высматривая на столах ещё одно ведёрко со льдом и призывно торчащим из него горлышком бутылки.
— Тебе показалось, — искренне заверяет Артём и смотрит на меня с немым укором в светлых глазах, где так и читается: «Как ты только могла такое обо мне подумать?!»
Он отлипает от колонны и окидывает её оценивающим взглядом — ну, знаете, таким, от которого юные впечатлительные девочки готовы выпрыгнуть из трусиков, — потом подкидывает мне не самые приличные ассоциации, медленно проводя пальцами по светлой рельефной поверхности и восхищённо вздыхает, что очень уж похоже на короткий стон.
