Дик лежал на боку, так было легче всего. Здесь ему предстояло провести последние восемнадцать часов жизни. Он снова съежился, как плод в утробе матери, закрыл глаза и попытался опять погрузиться в себя. Сладкий и горячий кофе отодвинул очередную волну помрачения — а жаль, хотелось бы все-таки забыться. Ибо псы окружили меня, вот она, забытая строчка. Дрессированные псы Рива, которые разорвут его, не чувствуя ни малейшей вины, и умрут без сожаления…
К несчастью, боли было не настолько много, чтобы потерять сознание и не настолько мало, чтобы просто заснуть, так что приходилось довольствоваться лихорадочной дремотой. И то недолго — морлок по прозвищу Отрыжка растормошил его (а человека, на котором нет живого места, растормошить очень легко) и безо всяких переходов спросил:
— Хитокири-сама имя Гэппу даст?
Пока Дик скрипел зубами, подавляя стон, ему очень хотелось сказать «хрен тебе, а не имя — помирай Отрыжкой». Но вместо этого он почему-то спросил:
— А за что тебе дали такую кличку?
— А вот за это, — морлок изобразил шикарную отрыжку, низкую, как рев подземного вулкана и протяжную, как стон перегруженных гравикомпенсаторов. Когда ее последние раскаты затихли, морлок как-то странно и очень знакомо посмотрел на Дика, и тут до паренька наконец дошло: оба охранника ненамного старше него! Шут их разберет, морлоков — может, даже и не старше! Взгляд гема был взглядом мальчишки, который ждет от другого мальчишки, чтобы тот оценил удачную выходку.
— Сколько тебе лет? — спросил Дик.
— Девять.
Годовой цикл планеты — около двух лет. Значит, Отрыжке где-то восемнадцать. И его товарищу тоже. Господи, наверное, тут есть десять праведников, если Ты пока терпишь…
— Я не могу тебе так просто дать имя, — сказал Дик. — То есть, могу, но с условием. Я… должен буду рассказать тебе одну историю. Если ты решишь, что это правда, то я дам тебе имя. А если нет — то придумай его лучше сам.
— Зачем историю? — не понял морлок. Дик закрыл глаза, собирая мысли в кучку.
— Скажи, ты веришь в каких-нибудь богов? Ну, хоть во что-нибудь?
На лице гема промелькнула какая-то работа мысли.
— Господа говорят, есть вечное Небо и вечная Земля, а все боги — это их отражения. Боги — для хозяев. Мы не слушаем богов, мы слушаем духов.
— Каких духов?
— Тех, кто ушел. Ну вот, например — три поколения назад был щенок по кличке Тушканчик, у которого был дурной глаз. Несколько других щенков погибли из-за него — тогда Тушканчика утопили в третьей душевой. Теперь он там живет и бегает по трубам, и глаз у него все такой же дурной. Обязательно там кто-то падает и зашибается. Если покормить Тушканчика сладким молоком с сырными хлопьями — то можно сделать так, чтобы зашибся твой враг.
— Понятно… — Дик вздохнул. — У нас учат так. Есть один Бог, создатель неба и земли. Он создал людей. Не так, как люди — гемов: он создал их совсем из ничего, а люди создали гемов из себя и животных… А еще люди создали гемов, чтобы те их обслуживали, а Бог создал людей просто так… Это важно… Если ты хочешь имя, ты должен понимать, что Он любит нас просто так. Но мы… люди… повели себя плохо и перестали Ему верить. И чем меньше верили, тем хуже вели себя. И из-за этого погибали… Ну, знаешь, как если сержант приказывает тебя подогнать доспех, а ты не веришь ему и не подгоняешь…
— А при чем здесь имя? — нетерпеливо сказал Гэппу.
— А, это самое главное. Люди совсем перестали слушать Бога, и Он создал себе один народ, который Его слушал. А потом Бог стал человеком и пришел к этому народу.
— Как в облике Солнца приходит Небо, чтобы дать семя земле? — спросил из угла второй морлок, которому тоже стало любопытно.
— Нет, — Дик даже поморщился. — По-настоящему. Он стал человеком, родился, как все дети, рос, потом ходил по разным городам и учил… что нужно опять верить Богу. Его имя было Иисус.
— А что дальше?
— Он пришел не только для того, чтобы учить. Он добровольно взял на себя наказание за все, что люди сделали плохого.
— Какое наказание?
— Его убили. Распяли на кресте. Прибили за руки и ноги гвоздями.
— Бога? Что ж это за бог такой, которого можно убить?
— Я же сказал — он стал настоящим человеком. Это тоже очень важно — он добровольно пошел на смерть. Конечно, он был Богом, и мог всех, кто хотел его убить, прикончить враз. Но Он не стал.
— Хотел смелость показать?
— Нет, не смелость. Любовь. Хотя… смелость, наверное, тоже.
— Хитокири-сама говорит «любовь» — а что это такое?
Дик хотел было для понятности просто перевести на астролат — и вовремя отказался от этой мысли. Слово amor в диалекте Картаго обозначало однозначно любовную связь, а как обстоят дела со словом caritas, он не знал и решил не рисковать, а вместо этого попробовать объяснить на пальцах.
— Любовь — это когда ты хочешь дать другому все, что у тебя есть. Если ему плохо — помочь. Если ему угрожают — защитить. Если он плохой — показать ему, как стать хорошим.
— Чтобы показать нам, как быть хорошими, твой бог дал себя убить?
— Да… Нет! Принеси воды, у меня сухо во рту.
Морлок ополоснул чашку и принес ее, наполненную водой.
— Понимаешь, — продолжал Дик, напившись. — Вот я убил человека. И меня за это убьют. Но если бы кто-нибудь предложил, чтобы убили его вместо меня — это значило бы, что он очень меня любит. А Бог… Он не может терпеть ничего плохого и никакой неправды, поэтому он не может принять к себе того, кто поступает скверно. Но он его все равно любит, и вместо него принимает наказание. Ну, неужели у вас никто не выручал друга, принимая на себя его вину?
— Пряжка сделал такое для Половинки, помнишь? — сказал из угла второй охранник. — Когда Половинка изломал переговорник?
— Да помню, — огрызнулся Гэппу. — И что теперь?
— Через три дня Бог воскрес. Ожил. Теперь мы все воскреснем, когда настанет конец мира. И те, кто принял Бога, будут жить с Богом. Все плохое забудется. Никто и никому не сделает больно.
— А имя?
— Я могу дать имя только если ты примешь Бога. По-другому — никак.
Гэппу почесал в затылке, в раздумьи постучал хвостом о пол.
— Он много смелости показал, когда его убивали?
— Да. Очень много. Ему хотели дать наркотик, чтобы смягчить боль — он не стал пить. Он мог избавиться от боли, но до конца страдал как человек.
— Это и есть римское безумие?
— Да.
— Это колдовство, — сказал второй охранник. — Очень сильное колдовство. Даже от крови морлока бывает сильное колдовство, от крови человека — еще сильнее, а от крови бога что тогда! Когда боги в битвах проливают кровь, из нее делаются звезды и планеты. Не поддавайся, Гэппу — это сумасшедший бог!
