и вино и закуска заготовлена! Не сумневайся!
Немножко покуражившись, Никон согласился. Женщина радостно оскалила зубы:
— Ой, и хорошо! А гармонь непременно приноси!.. Через часок и заявляйся!
Через час Никон входил в знакомую избу, где было уже шумно, Покойник поднялся ему навстречу, добродушно ругаясь:
— Ну, вот, язви тебя, тово… я гордых, тово… не уважаю… Проходи! Степанида сразу стала увиваться вокруг Никона, усадила его за стол, где сидели гости, незнакомые Никону.
Пили неторопливо, со смаком, весело и озорно подшучивая друг над другом. Отпускали липкие остроты по поводу полноты Степаниды, оглядывали ее жадными глазами, хохотали. Степанида не обижалась и выкрикивала нескромные словечки, подливая масла в огонь. Никон выпил стаканчик, поморщился и стал жадно заедать селедкой с луком.
— Пей, миленький! — пристала к нему Степанида. — Угощайся до сыту!
— Да я и так пью…
Когда гости немного охмелели, Степанида вышла из-за стола и поманила за собой Никона.
— Сыграни, миленький, веселую!
Никон охотно взял гармонь, пробежал быстро ловкими пальцами по ладам, развел меха, молодцевато выставил ногу, поиграл носком сапога и рассыпал бодрую, лихую и взмывающую к пляске «сербияночку». Степанида подперлась левой рукой в крутой бок, правую изогнула вверх и поплыла. Она выплыла мелкими, едва заметными шажками на середину горницы, притопнула, взвизгнула и остановилась перед молодым, светлоглазым гостем. Тот шумно отодвинул скамью от стола, выскочил навстречу Степаниде, вырос перед ней, наклонился, словно изготовился ловить ее и стал следить за ее движениями.
Пляска началась.
18
Появление нового гостя сначала нисколько не заинтересовало Никона.
Веселье было в самом разгаре, охмелевшие гости прыгали около Степаниды и норовили ухватить ее за бока, она с хохотом увертывалась от них, а гармонь задорно разбрасывала ликующие плясовые напевы.
В голове у Никона шумело и он был горд и радостен от того, что его игра так веселит и возбуждает всех.
Но новый гость, рывком раскрывший дверь и на мгновенье остановившийся на пороге, сразу привлек к себе внимание Покойника и Степаниды.
— Баев! — радостно крикнул Покойник. — Ишь, молодчага, тово… Сыпь сюды!
— Сергуша! — вспыхнула Степанида и мигом очутилась возле нового гостя. — Миленький!
Ннкон рванул гармонь, меха развернулись до отказу, веселая частушка мельчайшей дробью рассыпалась над радостными восклицаниями.
Вошедший быстро взглянул на Никона и насмешливо крикнул:
— Обожди, скрипун! Струмент попортишь!
Гнев и смущение горячей кровью прилили к щекам Никона. Но его смятение стало почти непереносимым, когда он услыхал ворчливый и укоризненный возглас Покойника.
— Брось, тово… не мешай!.. Племяш любезный, тово… пришел, а ты…
Вокруг новопришедшего началась веселая возня. Его усаживали за стол на почетное место, за ним ухаживали. Степанида притащила ему свежую закуску, Покойник налил ему большой стакан водки и, умильно заглядывая в глаза, упрашивал выпить.
Гость весело посматривал на окружающих и принимал ухаживанье за собою, как должное и как привычное.
Хмуро наблюдая за переполохом, который поднял своим приходом этот незнакомый человек, Никон тихонько отодвинулся в сторону и осторожно положил возле себя гармонь. Ему захотелось уйти отсюда, где его перестали замечать.
Но гость выпил пару стаканчиков вина, отказался от дальнейшего угощенья и закурил. Тогда Степанида, сияя радостными глазами, наклонилась к нему и певуче попросила:
— Сергуша! сыграй! Сыграй, миленький!
Гость лукаво взглянул на Никона:
— Можно, товарищек, твою гармонию взять? Мне за своей неохота на квартиру итти.
— Дай ему сыграть! — подскочила Степанида к Никону и, не дожидаясь его ответа, схватила гармонь.
Никон удивленно и нерешительно пробормотал:
— Бери…
Гость с улыбкой взял гармонь. И Никон, тревожно наблюдавший за ним, сразу почувствовал, что этот человек, которого Покойник назвал Баевым, а Степанида ласково — Сергушей, знает, видать, толк в инструментах.
Баев на вытянутых руках приподнял гармонь почти к самому лицу, растянул меха как-то щегольски, красивым веером, лениво перебрал пальцами лады и обронил, как бы в задумчивости и что-то вспоминая, несколько песенных отрывков. Потом сел, поставил гармонь на свои колени и заиграл.
И как только заиграл он, в избе стало тихо.
Тревога наползала на Никона. Он услыхал мастерскую игру. Он почувствовал, что этот незнакомый, неведомо откуда появившийся человек, играет несравненно лучше его, Никона. Он вкусил горькую и незабываемую отраву зависти…
Баев играл незнакомую Никону грустно-насмешливую песню. Легко и свободно преодолевал он всякие трудности: пальцы его мелькали в быстрых движениях, бегали проворно и с изумительной легкостью по ладам. Раздвигая меха, он придавал звукам то трепетную и тонкую нежность, то неожиданную и потрясающую силу. И лицо его, по мере того, как он играл, менялось: то было оно улыбающимся и тихая ласковость блуждала на нем, то хмурилось и темнело.
Украдкой оглянувшись, Никон заметил, что Баева все слушают, затаив дыхание. Гости отодвинулись от вина и от закусок и на их лицах плавали растерянные улыбки. Степанида прижалась поближе к музыканту, сложила безвольно на колени свои толстые руки и, полуоткрыв рот, заглядывала на Баева преданными глазами. Покойник нахмурился и уставился пустыми глазами в темный угол избы.
Горькая отрава зависти острее обожгла Никона.
Баев окончил песню, словно очнулся и протянул гармонь Никону:
— Ha-ко, молодец, покажи сноровку!
Степанида огорченно и укоризненно протянула:
— Да ты еще, Сергуша! Сыграй еще!
— Нет, — улыбнулся Баев лукавыми карими глазами, — пусть хозяин поиграет. И мне лестно будет послушать. Сыграй!
У Никона вздрагивали слегка руки, когда он брал свою гармонь от Баева. Играть ему перед этим хорошим музыкантом не хотелось, но было стыдно отказываться. Он нерешительно попробовал лады, поправил ремень на плече, задумался.
— Чего ж сыграть?
— А что хочешь, то и играй.
Сыграть хотелось что-нибудь очень хорошее, такое, что удивило бы слушателей, и особенно Баева. Но в голову ничего хорошего не приходило. В ушах звучала песня, которую только что играл Баев. Звучала неотвязно и упорно. Никона охватила отчаянность. Поглядев вызывающе на Баева, он объявил:
— Сыграю ту самую, какую ты сейчас играл.
— Ну? — издевательски протянул Баев. — Попробуй!
19
Когда Никон добрался в эту ночь до своей койки, он был совершенно трезв. Его отрезвило посрамленье, которое он перетерпел у Покойника в состязании с Баевым. Никон был сражен окончательно. Он понимал, что тягаться ему с Баевым невозможно, что Баев — гармонист первостатейный и что в сравнении с ним он, Никон, жалкий ученик.
Почти всю ночь проворочался он без сна и с тяжелой головой утром отправился на работу.
В раскомандировочной он увидел Баева, окруженного шахтерами. И по тому, как с ним разговаривали, видно было, что его знали раньше и что его появлению рады. Это еще больше укололо ревностью и завистью Никона. Но он был совершенно
