Радостных и воодушевленных людей вокруг нас становилось все больше. Мимо проходили все новые группы молодых мужчин и женщин, которые весело смеялись и пели.
Стивен познакомил нас со своим другом-пожарным Филом Макгуайром и его двоюродной сестрой из Филадельфии Онорой Кеннеди.
Я кивала и улыбалась, но, похоже, выглядела уставшей, потому что Стивен озабоченно поинтересовался, как я себя чувствую.
— Я чувствую себя неплохо для женщины, которая за один день увидела весь мир. Эд рассказывал мне, что на Центральной аллее представлено сорок восемь стран и две тысячи семьсот пятьдесят четыре языка.
— Ну, Эд-то, конечно, знает, — усмехнулся Стивен.
— Пойдемте все, — позвал нас Майк. — Я зарезервировал нам гондолу на Чертовом колесе, только для нашей семьи.
— А мы все поместимся там? — удивилась я.
— Она рассчитана на сорок пять человек, а размером с пульмановский вагон!
— Но ведь вместе с Майрой и ее семейством нас уже больше пятидесяти.
— Я все улажу, — заверил он.
— Кстати, — сказал мне Эд. — Это Чертово колесо не просто высокое — оно еще и движется. В движение его приводит мотор мощностью в тысячу лошадиных сил. А вот Эйфелева башня может только стоять на одном месте.
— Ну, двигаться гораздо лучше, — ответила я.
Для Эда Чикаго всегда будет самым лучшим на свете.
Майк незаметно сунул служителю аттракциона сложенную купюру, после чего нас набилось в гондолу пятьдесят семь человек.
— Она очень надежная и безопасная, — успокоил меня Майк. — Не переживай.
— Мы путешествуем по воздуху в самом красивом железнодорожном вагоне в мире, — сказала я стоявшему рядом со мной Патрику.
Кабинка была полностью закрытой: застекленные окна, панели из красного дерева.
— Это не напоминает тебе баржу на канале? — спросила я у Майры.
— Напоминает, — согласилась та.
Ко мне на колени забралась Агнелла, и я прижала ее к себе, когда гигантское колесо пришло в движение. Мы поднимались все выше и выше, пока не увидели внизу под собой, как на ладони, весь ярко освещенный Белый Город.
— Если бы я сейчас поднял над головой посох Греллана, — сказал Патрик, — он задевал бы звезды.
Он поднял руку вверх.
— Kellys Abu! — прокричал он, и Агнелла захлопала в ладоши.
— Должно быть, таким видит наш мир Господь. — Я тронула за руку Патрика. — Прошлое и будущее сливаются воедино. Смотри, смотри — луна!
Высоко над электрическими огнями разливала свой ровный и мощный свет полная луна. Ее лучи скользили по реке, отражались от поверхности лагуны. На воде озера Мичиган дрожала лунная дорожка. Майкл… это его следы по дороге домой.
— А где тут Бриджпорт? — спросила у меня Агнелла.
— Вот там, a rún. Видишь, где лунный свет на воде? — показала я ей пальцем. — Это река.
— Вижу, вижу, — радостно воскликнула она. — А где Ирландия?
— Это в другой стороне, на ярмарке.
— Нет, нет, не та Ирландия. Не деревня. Настоящая Ирландия. Где она?
— Чтобы добраться до нее, — начала я, — можно сесть на баржу и по каналу поплыть на юг, до Нового Орлеана, а затем сесть на корабль и пересечь океан.
— Или же, — вмешался Патрик, — отправиться вверх по озеру Мичиган до Канады, а оттуда — по реке Святого Лаврентия.
— А еще можно сесть на поезд, доехать до Нью-Йорка, а там пересесть на большой пароход, — добавила Майра.
— Можно также отправиться на запад, — сказал Дэниел, прислушивавшийся к нашему разговору, — и мимо Китая, обогнув весь земной шар, тоже попасть в Ирландию.
— А там обязательно придется плыть по воде? — спросила Агнелла.
— Да, обязательно, — ответила я. — Видишь ли, Агнелла, Ирландия — это остров, окруженный морем.
— А мы не можем отправиться в Ирландию на этом Чертовом колесе?
— То есть полететь над водой? Как дети Лира? — спросила я.
— А кто они такие?
— Это сыновья и дочери одного короля, которых превратили в лебедей.
— Я бы хотела быть лебедем, — заявила Агнелла.
— Чтобы ты знала, Агнелла, — шепнула я ей на ухо, крепче прижимая к себе, — ты можешь попасть в Ирландию в один миг. Просто закрой глаза и представь себе Ирландию — и тут же очутишься там.
— Но как она будет выглядеть? Есть ли там птицы, цветы? Расскажи мне о ней, пожалуйста.
— Я обязательно расскажу тебе, alanna. Я расскажу тебе о ней все.
Мы миновали высшую точку, колесо повернулось. Теперь мы смотрели на запад и медленно опускались. За огнями Чикаго, вдали от лунных лучей, раскинулась бескрайняя темная прерия. Ирландцы разбросаны по всем твоим просторам, Америка, вдоль и поперек. Поглотила ли ты нас окончательно и бесповоротно?
— Ты загрустила? — спросила Агнелла, когда мы вышли из кабинки Чертова колеса.
Мы немного постояли, глядя вверх, и я нагнулась к ней.
— С чего мне грустить?
— Ну, из-за того что поездка окончилась, — объяснила она.
— О, но ведь это не так, a stór. Колесо будет двигаться дальше. Кольца и спирали, — продолжала я. — Вся жизнь состоит из колец и спиралей. Именно поэтому на больших камнях в Ирландии вырезаны кольца и спирали — чтобы показать нам, что на самом деле ничто не заканчивается.
— А это дети Лира вырезали их на камнях?
— Может быть. — Я взяла ее за две маленькие ручки. — Fadó.
— Что? — не поняла она.
— Fadó, — повторила я. — Это ирландское слово. Оно обозначает «давным-давно» или «однажды», и с него начинаются все истории и сказки.
— Fadó, — произнесла она. — А ты расскажешь мне свои истории?
— Расскажу.
Майра, Патрик и все остальные уже пошли по центральной аллее. Я выпрямилась и, не отпуская руку Агнеллы, пошла вслед за ними.
— Моя бабушка в свое время рассказывала мне массу интересных историй, — сказала я Агнелле. — Мне нужно подумать, с какой начать.
— А ты начни с того места, откуда мы родом. Скажи мне, как оно называется?
— Залив Голуэй, a rún, залив Голуэй.
Послесловие
Роман «Залив Голуэй», хотя и является художественным произведением, основывается на исследовании, которое проводилось в Ирландии и Соединенных Штатах на протяжении тридцати пяти лет. В нем описана история одной семьи по воспоминаниям Оноры Келли, которыми поделилась со мной моя родственница, Агнелла Келли, сестра Мэри Эриджина, — сейчас ей было бы 107 лет. Онора Келли приходилась ей прабабушкой, а мне — прапрабабушкой. Два миллиона бежавших во времена Великого голода ирландцев превратились в сорок четыре миллиона. Это полноправные американцы, которые тем не менее всегда остаются ирландцами. «Залив Голуэй» задумывался как отголосок истории всех этих людей, а также других групп беженцев, которым в ходе постоянной борьбы за выживание удалось превратить трагедию своего вынужденного изгнания из родины в триумф.
