Книга Красно-коричневый - Александр Проханов

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 218

Отец Владимир поднял на Хлопьянова глаза, и Хлопьянов увидел, как похудело это знакомое благообразное лицо, какие морщины и складки вдруг обнаружились на лбу и у рта, какие тревога и мука были в синих очах.

– Вы там были? – отец Владимир кивнул куда-то в сторону, сквозь стену, в ночное пространство города, где была башня, парк и еще тлел, догорал подожженный Хлопьяновым пожар, и бродили перед телецентром зачехленные в масках стрелки – упирались лучами фонарей в простреленные затылки, в запрокинутые мертвые лица.

– Был, – ответил Хлопьянов, усаживаясь рядом с отцом Владимиром, машинально разглаживая на столе мятую серебряную бумажку.

– Когда вы расселись по машинам и поехали в «Останкино», я вернулся сюда и стал молиться. Молился перед образом Богородицы за умягчение сердец, утоление печалей, за кротких, нищих духом, за миротворцев. И вдруг во время молитвы я услышал, как закричала Богородица. Услышал ее женский крик, будто ей делали больно, били ее. Она дрожала, по ее лицу текли слезы. Пулеметы, которые стреляли в людей, попадали в Богородицу. Пробитая пулями, она плакала и кричала.

Хлопьянов разглаживал серебряную бумажку. Смотрел на образ, освещенный лампадой. И ему казалось, что одежды Богородицы слабо шевелятся. Образ был живой, просвечивал сквозь дерево иконы, сквозь плоское изображение таинственным, уходящим в глубину объемом. И в этом объеме летели пулеметные трассы, попадали в зеленые и малиновые одежды Богородицы, пробивали смуглое тело, и от каждого попадания, от каждой пули она вздрагивала и кричала.

– Я не мог молиться, не мог выносить плач Богородицы. Отошел от иконы, выглянул в окно и увидел, как над Москвой летают бесы. В вечернем московском небе летает множество мохнатых разъяренных бесов. По-одиночке, парами, несметными тучами. Все небо было наполнено бесами, и они завладели Москвой. Я пробовал молиться сейчас. Но иконы молчат. Раньше, когда я молился, от икон всегда исходило тепло, слышался едва уловимый живой отклик. А сейчас иконы остыли. Они замолчали. Из них словно ушло Божество. Они превратились в обыкновенные доски. Что это значит? Бог отвернулся от нас, оставил на растерзание бесов? Значит, мы страшно перед ним провинились!

– Не знаю, – устало сказал Хлопьянов. – Я не чувствую за собой вины. Не знаю, почему Бог от нас отвернулся.

Он передал отцу Владимиру расправленную серебряную фольгу. Тот осторожно взял и украсил ею острый зубец на картонной короне.

– Это что у вас? – рассеянно спросил Хлопьянов.

– Венчальный венец. Сейчас молодая пара придет ко мне венчаться. А венца-то и нет. Вот я и смастерил картонный.

В дверь постучали. В комнату проник луч фонарика, его белый раскаленный кружок. Следом вошли двое, юноша и девушка. И Хлопьянов узнал в них разведчиков, с которыми несколько дней расстался на подземном перекрестке туннеля. Теперь они снова встретились в ночной озаренной церкви, которая тоже казалась подземной, сооруженной в толще земли. Оплывшие свечи, малиновая лампада горели в самой сердцевине земли.

– Здравствуйте, – сказал длинноволосый юноша и, нагнувшись, приставил к стене автомат.

– Здравствуйте, – повторила девушка. Сняла с плеча и положила рядом с автоматом свою брезентовую санитарную сумку, – Не поздно? Вы не спите?

– Я вас ждал, – ответил отец Владимир, колыхнув золотым, сбегавшим из-под бороды ручьем. – Благословясь, начнем.

Он установил посреди комнаты стул. Накрыл его бархатной, с вышитым шестикрылым серафимом скатеркой. Положил на скатерку серебряный крест, пухлую, в кожаном переплете книгу. Поставил горящую, укрепленную в фарфоровой чашке свечу.

– Встаньте сюда, – пригласил он жениха и невесту. Те послушно приблизились к этому самодельному престолу, встали рядом, чуть касаясь плечами. Худой, узкий в талии юноша, в джинсах и кожаной куртке, с темными, спадающими волосами. И девушка с большими круглыми глазами, в мешковатом стеганом пальто, с шелковой косынкой на шее. Их лица, озаренные пламенем свечи, были торжественны, и они напоминали студентов, пришедших сдавать экзамен.

– Слава Тебе, Боже, слава Тебе! – запел, зарокотал отец Владимир, заглядывая в раскрытую книгу, подставляя ее скудному свету. Кланялся, мягко и плавно крестился. Золотое шитье волновалось у него на груди. Хлопьянов, не понимая всех слов чудного древнего языка, постигал одну только музыку, одну только боль и сладость, с которыми отец Владимир провожал их всех в какую-то светлую и печальную даль. Они шли за длинной, нескончаемой чередой уже исчезнувших, проходили мимо горящей свечи, сквозь холодную московскую ночь, оставаясь в ней тающее краткое время, чтобы пройти и исчезнуть, уступая место другим, еще не родившимся.

– Венчаются раб Божий Андрей и раба Божья Татьяна, – доносилось до Хлопьянова. И он, не стыдясь своих теплых слез, беззвучно повторял их имена. Ему казалось, что их имена – это бутоны, темно-алые, стиснутые, с резными лепестками, которые от слов священника медленно раскрываются в молодые свежие розы.

Они стояли в походной церкви, в центре земли. В этом центре горела свеча, звучало пение, распускались алые розы. И все что на земле ни случалось – движение народов, возникновение и крушение царств, деяния героев, откровения мудрецов и ученых, великие заблуждения и поиски, – все длилось, сберегалось, имело свое оправдание, потому что в центре земли цвели эти алые розы, горела свеча и по щекам Хлопьянова беззвучно текли теплые слезы.

– Подержите венец! – окликнул его отец Владимир и показал, как надо держать над головой венчаемых картонную, украшенную фольгой корону. – А вы ступайте за мной вокруг аналоя!

Он двинулся торжественно и плавно вокруг свечи, едва заметным кивком приглашая жениха и невесту. Те пошли. Юноша поддерживал под руку свою суженую. Хлопьянов ступал невпопад, держал над их головами корону. И так они шли по кругу, воспроизводя какой-то вечный круговорот, какую-то неизреченную, в себе самой заключенную истину. Хлопьянов знал, что эта истина пребывает и в нем. И он сопричастен истине.

Ночь. Москва. Последние часы перед боем. Сомкнулись вокруг жестокие беспощадные силы. Нацелены стволы. Напялены на головы черные, с прорезями, чехлы. А здесь венчаются раб Божий Андрей и раба Божья Татьяна, и этим венчанием подтверждается вечная дивная истина, которая одна уцелеет, когда заржавеют все стволы и затворы, истлеют черные чехлы, забудутся и канут имена палачей. А жених и невеста все будут шествовать вокруг свечи, и Хлопьянов все будет держать над их головами легкий венец, любоваться мерцаньем фольги.

– Теперь вам жить и любить! – сказал отец Владимир, когда венчание было окончено, и повенчанные стояли перед ним, послушные, благодарные, надев друг другу на пальцы тонкие золотые колечки. – Теперь ступайте, и Бог с вами!

Юноша приподнял с пола, набросил на плечо автомат. Девушка нацепила свою неизменную санитарную сумку.

– Мы вас проводим, – сказали они Хлопьянову, очутившись в непроглядно-темном коридоре.

Хлопьянов следовал за их фонариком. Дошли до его кабинета, пожелали друг другу добра. Он смотрел, как мечется, удаляется слабый лучик. Исчезает за поворотом.

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 218