же заняла щепоть из когтей. По-моему, кошка от такого поворота распалилась ещё больше. Она буквально подалась навстречу руке, подвесив бёдра коротким мостиком. Теперь речи об объятиях ног больше не шло, вектор женского интереса сместился на иной предмет.
Не сбавляя напора и не теряя скорости, я вскоре зарылся в серебристую роскошь волос. И, уже здесь, проникнув сквозь мягкие россыпи, принялся выцеловывать милую шейку. Девочка ответила чувственным стоном. Она была каждой клеточкой тела «за». А ещё кошка вовсю ласкалась в ответ, и отнюдь не ладонями или губами. Она всерьёз взялась за имплант, и уже мне пришлось стонать — прямо сквозь поцелуи на её напрягшейся шейке. Возбуждение и удовольствие между тем захватывало всё сильней. Я всё больше терял контроль.
В какой-то момент возможности терпеть больше не стало. Всё, чего я сейчас хотел — очутиться в святая святых этой девочки, ощутить горячечное тепло её лона, его влажную жадность, пульсирующую удовольствием и возбуждением в такт нашей утончённой игре. С рычанием метнулся навстречу валькирии. Колени впились в пружинящее в ответ кресло, но свою задачу выполнили: стройные ножки подруги приглашающее разошлись в стороны. И тогда я, предвкушая скорое соединение с женщиной, навалился на неё всем телом. Упругая грудь спружинила, держа удар. Она не позволила мне притиснуться абсолютно, чтобы слиться с кошкой в единый мышечный кокон — напряжённый и жаждущий, единый для двоих.
Миса приняла меня легко, и тут же сделала то, что ей не давалось всё это время — что есть мочи сдавила ногами, обхватила, лишая даже призрачной возможности вырваться и изменить что-либо.
— Мой!.. — рыкнула кошка, при этом, однако, не прекращая следить за сонмом голограмм, кружащих вокруг её головы и ладоней. Опытная. Умная. Моя!
А ещё через пару минут, легко преодолевая остаточное сопротивление, перевернулась, гибко осёдлывая. Теперь меня обнимали не ноги — одни лишь бёдра, зато из такого положения хорошо ощущалась острота сильных коленей, впившихся в тело. Получив своё, Мисель как-то сразу расслабилась. Она сейчас находилась в насквозь привычной позиции, с которой за время собственной республиканской жизни вполне сроднилась. Для кошки поза была столь же естественна, как дыхание или ходьба. Но даже это оказалось ещё не всё.
«Какой милый мальчик! Какой беспомощный! И в таком правильном месте…» — промурчал в самое ухо странно знакомый бесплотный голос, и от его тембра и интонаций меня всего бросило в дрожь, плавно перешедшую во внеплановую разрядку.
Лишь когда по торсу и плечам поползли тугие щупальца, до меня наконец дошло, чей это был голос. Валери! Вернее, её интерактивная копия. Выходит, сегодня дорвалась не только Мисель, и не только я. Ещё и это странное создание запустило забытый за давностью алгоритм.
«Ты ведь больше не будешь блокировать мои алгоритмы?» — голос интерактивной валькирии врезался в восприятие, а следом, множа эффект, в чувствительные зоны вонзились до боли знакомые техногенные щупальца.
«Что… это? Что… ты… творишь⁈.» — беззвучно зашептал, полностью деморализованный этим потусторонним вмешательством.
«Леон, мне кажется, будет правильно преподать тебе небольшой урок. Люди часто затаивают обиду, чтобы выразить её позже, когда объект не ожидает подвоха. Веришь, я не хочу этого делать… Слишком тебя люблю. Но как ещё до тебя тогда достучаться⁈»
«Не… дури… Ри…»
«Ты правда так ничего и не понял? — глаза интерактивной валькирии метали молнии, а ещё… где-то в их глубине плескалась натуральная обида! — Обидел меня. А я всего лишь хотела позаботиться о тебе. Помочь наладить личную жизнь, раз не могу сама…»
Казалось, ещё чуть-чуть и образ Ри заплачет. Умом я понимал, что она всего лишь играет. Вопрос лишь в том, что является побудительным мотивом игры, и здесь особых вариантов не просматривалось. Высшая заложила в искин всю себя, всю свою мотивацию, все собственные императивы. Даже если в чём-то и отошла от оригинала, это ровным счётом ничего не значило. Сейчас голосом искина говорила Тёмная Мать. Моя возлюбленная. Обижать же Валери не хотелось. И так ради меня она приняла смерть, обижать её ещё и в посмертии?.. Упаси космос от такого!
«Прости, Ри. Я не хотел. Не хотел тебя обидеть».
«Правда не хотел?»
«Я не подумал, что ты… что в тебе… частичка моей Валери. И что именно она старалась так обо мне позаботиться».
«Значит, ты больше так не будешь?»
«Нет. Прости меня».
«Тогда и ты меня прости».
«За что?»
«За то, что пренебрегала своим долгом твоей… женщины. Но не волнуйся. Теперь всё будет иначе. Пусть я не могу… как раньше. Но кое-что доступно и мне теперешней. И это кое-что ты сейчас получишь с лихвой. За всё то время, пока я отлынивала от своих обязанностей».
И должен признать, такая категоричность и даже горячность от корабельного искина вовсе не казалась мне смешной… Оказаться в стальных жгутах щупалец, когда сверху беснуется так ничего и не заметившая кошка, было очень — очень! — остро. Воистину, коварству рыжей валькирии нет предела! Не удивлюсь, если и к концу собственной жизни буду обнаруживать какие-то подобные этому «звоночки» из прошлого…
Первым моим сознательным действием была попытка выпрямить шею. Дело в том, что от удара по щеке меня хорошо так развернуло, но из-за силы удара и ошмётков едва-едва схлынувшего возбуждения всё, что я смог — это попытаться выпрямиться.
— … Да приходи же ты в себя, Кошак! Как маленький, ей богу! Будто никогда под женщиной не был!
Слова доходили, как сквозь вату, но доходили. Это уже был прогресс. Мисель — а это была она! — замахнулась для ещё одной хлёсткой пощёчины. Её ладонь, с какой-то нарочитой медлительностью, устремилась к щеке. Ну уж нет! Но, даже несмотря на огромное волевое усилие, поймать её удалось лишь в последний момент. Поймав, сдавил запястье, предупреждая, что не стоит продолжать. И кошка поняла. Хищно усмехнулась.
— Ну что же, вижу, оклемался. Чего тебя хоть накрыло-то так? Вроде ничто не предвещало…
Я меж тем откинулся на спинку кресла. Прикрыл глаза. Ладони переместились на покатые бёдра чертовки. Прошлись по напрягшимся ягодичным мышцам. Даже сквозь полуприкрытые веки я видел, как она прикрывает глаза, чтобы
