охраной социал-демократии. На устройство студенческого митинга было выдано разрешение.
— Но ведь скоро выборы, господин советник.
— Верно. В этом деле мы тоже полагаемся на вас. В Поляне полтораста еврейских голосов. На правительственные учреждения вы, надеюсь, не можете пожаловаться, господин Фукс? Но откровенно вам говорю: наше внимание в дальнейшем будет зависеть от результатов выборов.
Соломон Фукс остановился на лестнице управления.
…Вот и все!.. А ему поручено выгодно продать общественную кукурузу! Он стоял, передвигая шапку на голове. Вот и все! Он хлопнул себя по бедрам.
Потом пошел к раввину.
— Ты не слышал об организации мизрахистов?{266} — спросил раввин, взбалтывая что-то в чашке: он как раз завтракал. — Мы много занимались вопросом о нынешнем развращении нравов и пришли к выводу, что сионизм можно уничтожить только сионизмом. Против эмиграции уже невозможно бороться, и, пока они не смешивают ее с мессией, мы против нее не возражаем. Если уж сионизм возник, нам необходимо приобрести на него влияние. Мы основали организацию мизрахистов. Она тоже опирается на сионизм, но при этом строго религиозна. В ней принимают участие молодые люди из лучших семей. У них очень красивая форма; они занимаются спортом, пением, устраивают всевозможные развлечения. Пускай ваша Суринка организует в Поляне группу мизрахистов. А вы зайдите к Гидалу Штейну, он вам кое-что посоветует. Пришлет вам в Поляну нужных людей.
Раввин указал правильный путь. И Гидал Штейн подал тоже хорошие советы.
Сура Фукс основала в Поляне организацию мизрахистов, в которую вошли ее сестры и брат, а также Хаимек Зисович и еще восемь юношей и девушек. Соломон Фукс открыл им кредит, и они сшили себе форму: зеленые спортивные блузы с желтой звездой Давида{267} на рукаве.
Через неделю в Поляну приехали из города пять молодых людей, тоже в форме, и вместе с полянскими мизрахистами устроили экскурсию к охотничьему домику. Там произносили речи, — правда, не так долго, как на студенческом митинге, — пели, а вечером танцевали у Фуксов под граммофон. Молодые люди угощали девушек конфетами, Сура как руководительница сладко улыбалась — сладко потому, что, кроме политических, рассчитывала и на другие результаты этого визита: она тщательно накрасилась и нацепила все свои драгоценности.
А через неделю в Поляну съехались халуцы Абрамовича. Это были уже не студенты, — те в это время находились в Мукачеве, — но все же люди, знающие, что язык нужен не только при еде, а и для кое-чего другого. Они дали великолепный бой предателям-мизрахистам и продажным богачам. Но главное было — организоваться. Организация, организация, организация!
— Что это такое? — кинул издали Байниш Зисович.
— Дурак, это значит — объединиться, заняться саморазвитием, сбором денег! — крикнул вместо докладчика Шлойме Кац.
— Ага! — захохотал Байниш, но получил отпор.
— Дурак, как ты думаешь добраться до Палестины без денег? — оборвал его Шлойме Кац.
Все засмеялись, и громче всех Ганеле.
Через несколько дней Абрамович и его ближайшие друзья — Нахамкес, Кац, Эйзигович и Мендлович — получили от адвоката напоминание о необходимости под угрозой опротестования оплатить векселя, выданные фирме Соломон Фукс. Соломон Фукс мог с легким сердцем прибегнуть к этой мере; он не терял клиентов; эти пятеро все равно ходили к Шафарам. Правда, Иосиф Шафар, на жалкие пятьсот крон, присланные ему мукачевским зятем с неприятным письмом, не мог купить особенно много товару для своей пустой лавки, но немножко кукурузной муки для будних дней, немножко пшеничной на субботний бархес{268} да немножко соли он все же купил.
Напоминания адвоката встревожили. Кто не знает, какое это несчастье, когда вдруг от вас требуют выплатить в две недели сорок, а то и все сто двадцать крон да еще — подумать только, какая наглость! — пять крон адвокату за уведомление.
И вот общественный конфликт, подкрепленный личным, прорвался.
Как-то ночью, крепко проспав два часа, Соломон Фукс проснулся от удара в окно и дребезжания стекол.
— Рибейней шел ойлем! «Господи боже!» — крикнул он, вскакивая. Но сейчас же лег на пол и закрыл голову руками.
Дзинь!
Нет! Это был не камень, это какая-то бутылка вдребезги разбилась об оконную решетку. Жена и обе дочери, спавшие тут же, подняли отчаянный крик.
Дзинь! Дзинь! Дзинь! Стекла со звоном вылетели из рам.
Еще два глухих удара: камни отскочили от решетки.
Соломон Фукс, спасая свою жизнь, пополз на коленях к стене.
— Не кричите! — приказал он жене и дочерям. — Лезьте под перину! А потом осторожно сползите на землю и спрячьтесь под кроватью.
В соседней комнате закричали остальные дочери, заплакала меньшая.
Камни с грохотом падали на пол.
Дзинь!
Вся семья — кто раньше, кто позже — сошлась в сенях, в кромешной тьме. Отсутствие окон и обитые железом двери делали это место наиболее безопасным. Все тряслись от холода и волнения. Сколько нападающих? Один? Тысяча?
Теперь удары доносились с другой стороны дома.
— Свиньи! — первая выдыхнула Сура.
И первая решилась выйти из сеней. Оделась, заглянула в лавку — не выбиты ли там тоже окна, — скорчившись, проползла по комнате и осторожно выглянула в окно: не узнает ли кого из нападающих? Нет, ночь темна; не видно ни зги.
Дзинь! — опять прозвенело с задней стороны дома.
Разве где-нибудь еще уцелели стекла?
Они стали ждать новых ударов, не решаясь ни зажечь свет, ни вернуться в постель. Им было холодно, и они в потемках вынесли в сени одеяла и перины, чтобы укрыться ими. Вся квартира была усеяна стеклом, камнями, осколками бутылок.
Только грохот повозки по булыжной мостовой и удивленный вопрос русина за решеткой разбитого окна: «Эй, что тут стряслось?» — освободил их из плена. Выйдя наружу, они увидали, что все их овощи вырваны из грядок, выкинуты на мостовую и смешаны с грязью. В огороде все фасолевые подпорки были переломаны, а гряды лука растоптаны и превращены в кашу, словно там хозяйничало целое стадо скота. Желая смочить пересохшие от волнения горла, они зачерпнули было воды из колодца, но оказалось, что ее нельзя пить: кто-то налил в колодец керосину.
Госпожа Эстер сверкнула глазами из-под нахмуренных бровей:
— Кто покупал вчера керосин?
— Вчера, мамочка? — горько усмехнулась Сура. — А может, на той неделе?
— И даже наверное в долг! — со злостью прибавила Цеза.
О происшествии узнала вся деревня; холодным утром перед домом Фуксов столпился народ; подходили все новые любопытные. Прибыли и жандармы.
Когда слух о событии дошел до Шафаров, взволнованная мамочка накинула хорошую юбку, надела жакетку, схватила Ганеле за руку:
— Пойдем!
Подошли к дому Фукса. Работник и работница вычерпывали бадьей воду, и вода текла через весь двор на улицу. В дверях лавки среди пестрых реклам
