Книга Дневная битва - Питер Бретт

Осень 333 П. В.

– Я использовал князя алагай и счел это правильным, – сообщил Ахман и указал на подножие трона.

Шторы тронного зала плотно задернули, и помещение освещалось масляными лампами, дабы он мог продемонстрировать укрепленную у подножия луковичную голову князя демонов. Он приказал Аббану прислать каменщиков, чтобы навсегда замуровать окна.

Советники поочередно вперили взоры в огромные, выпуклые черные глаза врага, и каждый скрыл за принужденной насмешкой отвращение. Демон далеко не так велик, зубаст и когтист, как его сородичи, но потусторонний взгляд леденил кровь. Вытянутая коническая голова, рудиментарные рога и почти благородные черты принадлежали не безмозглому убийце – мыслителю. Планировщику.

Не в первый раз Аббан возблагодарил Эверама за то, что является увечным хаффитом и не допущен в ночь.

Он поудобнее перехватил костыль с ложем-верблюдом и внимал речи своего друга, которую они столь тщательно подготовили вдвоем. Хотя он часто стоял на возвышении, откуда мог советовать господину, оба согласились, что при объявлении данного указа Аббану лучше остаться внизу, чтобы никто не заподозрил его участия. Ахман все равно своего добьется, но духовенство подчинится гораздо быстрее, если сочтет, что планы исходят от шар’дама ка, а не от бесхребетного хаффита.

«Они считают меня бесхребетным, но будут плясать под мою дудку как куклы». Ахман говорил, и Аббан почтительно потупил глаза, однако он давно научился многое видеть периферическим зрением.

– Но мы не должны успокаиваться, – продолжил Ахман. – Возвращение сынов Алагай Ка означает начало Шарак Ка, а Шарак Ка не выиграть, не завершив Шарак Сан. Алагай не в силах прорваться за наши укрепления, но могут крушить их, могут сжигать поля и убивать скот, пока мы не станем слишком слабыми для войны, и в это же время на нас ополчатся землепашцы. Для победы в обеих войнах нам придется и далее расширяться, ставить северные города под Закон Эведжана один за другим, рекрутировать их мужчин и конфисковать припасы.

Дамаджи Альэверак кивнул:

– Дневную войну необходимо выиграть, а мы все больше размягчаемся в Даре Эверама.

– Согласен, – подхватил Ашан.

Он считался советником, но всем известно, что это марионетка Ахмана. Альэверак же старейший и самый почитаемый Дамаджи – единственный, кто сразился с Ахманом за Трон черепов и мог рассказать об этом, оставленный жить. Старого клирика уважали все, и его слова имели колоссальный вес.

Именно поэтому Ахман заранее встретился с обоими и приказал Альэвераку выступить первым, а Ашану – вторым.

Ахман ударил древком Копья в пол:

– Через два месяца мы атакуем Лактон.

Аббан, подыгрывая, сдвинул брови и поджал губы.

– Ты хмуришься, хаффит, – заметил Ахман. – Сомневаешься в разумности моего плана?

Все взгляды обратились к Аббану, и он прикинулся, будто под ними сник. Не приходилось сомневаться, что все присутствующие молятся: пусть брякнет глупость и лишится расположения шар’дама ка.

Аббан не мог не признать, что это не шутки. Он отлично понимал: стоит ему прилюдно выпасть из милости Ахмана и каждый в этом зале, не говоря о Дамаджах, немедленно попытается подчинить его или убить.

– Мудрость Избавителя превосходит мою. – Аббан добавил в голос каплю плаксивой униженности. – Но войска твои слишком разрежены и разбросаны, ибо удерживают уже завоеванную землю. Цена…

– Отец, не слушай трусливых речей хаффита, пожирателя свинины! – вмешался Джайан. – Он и против нападения на Дар Эверама возражал!

Дамаджи глухо загудели, согласно закивали.

«„Хаффит, пожиратель свинины“ – это масло масленое, тупица», – подумал Аббан. «Хаффит» буквально и означал «свиноед», поскольку Эведжах запрещал употреблять в пищу свинину, а бедные хаффиты зачастую не могли позволить себе ничего другого. Губы Ахмана едва уловимо дрогнули: он сдерживал улыбку. Никто из присутствующих даже не представлял, чего себя лишает. Свиньи – вкуснейшие животные, а под запрет угодили исключительно потому, что три тысячи лет назад сводный брат Каджи начинил ядом и подал Избавителю молочного поросенка. Легендарная сила Каджи не дала ему умереть, но он – скорее всего, негодуя на то, что много часов просидел на горшке, – объявил свиней нечистыми и отказал бессчетным грядущим поколениям глупцов в сладком и нежном мясе.

Рот наполнился слюной. Вечером он вкусит именно поросенка, а после жены прольют его семя каким-нибудь способом из тех, что духовенство полагает запретными.

Он посмотрел на Джайана, ничуть не удивленный рвением в глазах молодого шарум ка. Мальчишка немногим отличается от животного, уделяет слишком много внимания захвату и грабежу и слишком мало – правлению. Убивать людей куда легче алагай, а мягкотелых землепашцев – и вовсе проще простого. Легкие победы для пополнения скудного перечня достижений.

Он подавил желание покачать головой. Первородство по капризу судьбы вручило Джайану всю власть и все возможности, о каких только можно мечтать, и все, до чего он додумался, – это огромный дворец да многогранное тщеславие – пища для его лизоблюдов.

Асом и Асукаджи держались бесстрастно, но у них имелся собственный язык – продуманная смесь летучих взглядов, жестов и поз, которую любовники, без сомнения, изобрели на подушках; она позволяла им беспрепятственно и втайне от всех разворачивать беседы.

Аббан наблюдал за ними месяцами, однако расшифровал только часть кода, но сейчас довольно точно догадывался о содержании разговора. Неучастие в войне, на которую отправятся отец и брат, имело свои плюсы и минусы. В отсутствие Избавителя совет возглавляет Ашан, а правят совместно Дамаджи и Дамаджах. Слава достается героям, ушедшим на поле брани, зато у Асома в это время появляется масса возможностей укрепить власть.

– А ты что скажешь, Асом? – осведомился Джардир.

Асом чуть поклонился в сторону брата:

– Я согласен, отец. Пора нанести удар. Тревоги хаффита небеспочвенны, но это мелочи среди общего великого замысла Эверама. Из-за алагай ты потерял значительную часть урожая, и убытки будут расти. Захват новых земель позволит смягчить удар.