Бедная миссис Барлоу сделала роковую ошибку, решив поговорить с Кэри «как женщина с женщиной». Кэри так и не повзрослела, а осталась избалованным ребенком, который не был готов разделить свое место под солнцем с девочкой-подростком. Кэри никогда своего не уступала, никогда ни с кем не делилась. Но то, что она не остановилась перед убийством…
– Я с трудом в это верю, – произнесла я в ужасе.
– Но все сходится, – заметил шериф Фрэйм. – Вечеринка предоставляла идеальное алиби. Кэри могла назвать двадцать или тридцать свидетелей, которые бы подтвердили, что она не покидала дом. При таком обилии народа всегда трудно точно определить, где кто находится.
– Кэри была какое-то время моей пациенткой, – вступил в разговор Линк. – Майкл рассказал мне о ее нервном срыве в Европе. Кэри вбила себе в голову, что у Майкла есть любовница. Это не соответствовало действительности, но она была в этом убеждена. Это было ужасное время для них обоих. Потом они нашли миссис Бенсон, и между ней и Кэри возникла тесная дружба. Миссис Бенсон – не уверен, что это ее настоящее имя – незадолго до этого потеряла свою пятнадцатилетнюю дочь, а Кэри никогда не знала своей матери. Не думаю, что их связь была здоровой, но я опасался, что разлука с миссис Бенсон повредит ей еще больше. Эта женщина была готова ради Кэри на все. И она это доказала. Миссис Барлоу и Глория появились в крайне неблагоприятный момент. Кэри переживала вновь один из своих кризисов, она ужасно боялась потерять молодость и красоту, но прежде всего Майкла. По непонятным причинам она восприняла Ундину как «другую женщину». Сейчас это кажется невероятным, но в тот момент Кэри не видела другого выхода из ситуации, кроме убийства…
– Но миссис Бенсон? – спросила я. – Кто ее убил?
– Миссис Джастис, конечно, – ответил шериф. – Я уже давно это предполагал. Но сейчас уверен в этом.
– Кэри испытала шок, когда Ундину нашли живой, – продолжил свой рассказ Линк. – Мне бросилось в глаза, что ее состояние все время ухудшалось, но я не мог объяснить себе, почему это происходит. Я не знал, что ее положение так серьезно. Она находилась в невероятном нервном напряжении. Ведь в любой момент память могла вернуться к Глории.
Он повернулся ко мне:
– Мне очень жаль, Мэгги, что вам пришлось вынести все это. Это моя вина. Я слишком долго сомневался. Но когда она распорядилась привезти тело миссис Бенсон в дом, я понял, что пора что-то предпринимать. Сегодня я и Майкл подготовили все, чтобы отправить ее в клинику для душевнобольных, – он горько рассмеялся. – Но, к сожалению, было поздно.
Я невольно взяла его за руку, но, кажется, он не сразу это заметил. Потом он повернулся ко мне и накрыл мою руку своей.
– Тот, кто убил хоть раз, в следующий раз уже не испытывает лишних колебаний, – сказал шериф Фрэйм. – Она попыталась убить Глорию. Когда решила, что мисс Коннорс может быть для нее опасной, сделала попытку убрать и ее. Думаю, ей было нелегко решиться отравить миссис Бенсон, но та тоже стала опасной, так как слишком много болтала. Кэри не могла чувствовать себя в безопасности, пока миссис Бенсон оставалась в живых.
Я услышала шорох и посмотрела на дверь. В гостиную вошел Майкл. На его лице застыло страдальческое выражение.
Ундина поднялась и нерешительно двинулась к нему.
– Отец… – произнесла она неуверенно.
* * *
Был ранний вечер воскресенья. Я стояла на террасе и наблюдала, как машина Эвана вскарабкивается по крутому серпантину. У меня уже не было картины, которую я хотела ему показать, но моя боль как-то улеглась. Ундина – думаю, для меня она навсегда останется Ундиной – спросила меня, хочу ли я, чтобы она присутствовала при нашей встрече с Эваном. Я не захотела.
Ундина была в доме, она знакомилась со своим отцом. Я опасалась, что смерть Кэри совершенно сломит Майкла. Но он так устал бороться против постоянных подозрений Кэри, что его боль не была такой уж острой.
Разрываемый между любовью к Кэри и осознанием того, что она была замешана в чем-то ужасном, он, вероятно, почувствовал облегчение, что все закончилось. Он полностью признал Ундину своей дочерью, и, думаю, что они подружатся.
Оба попросили меня пожить в Галл Хаусе еще неделю. А сегодня утром Ундина спросила меня нерешительно, не хочу ли я написать ее еще раз. К своему собственному удивлению, я сказала «да».
Машина Эвана остановилась на площадке перед домом. Он вышел из автомобиля, я пошла ему навстречу.
Он выглядел потрясающе – сияющая улыбка, широкие плечи, пружинящая походка. Но ни в моем сердце, ни в моем теле ничего не дрогнуло.
Он шел ко мне, широко раскинув руки. Он обнял меня и поцеловал.
Я мягко освободилась из его объятий:
– Хорошо выглядишь, Эван.
– Ты тоже, Мэгги. Чуть похудела, но тебе это идет.
– Эван, боюсь, что ты зря приехал.
– Как? – он внимательно посмотрел на меня и затем улыбнулся во весь рот. – Но ты-то ведь здесь, не так ли? А это главное.
– Возможно, что меня здесь нет. Во всяком случае, не так, как ты думаешь. Кое-что изменилось, Эван.
Эван был тонко чувствующей натурой. Он задумчиво взглянул на меня:
– Понимаю. Но что с твоей картиной? Лучшей из тобой написанных?
До сих пор мне было больно вспоминать о ней.
– Я ее уничтожила, – солгала я. – Это была самая плохая картина из написанных мною.
Эван опять посмотрел на меня – долго и внимательно.
– Понимаю, – повторил он с серьезным лицом. – Тогда я действительно зря сюда приехал. Я тебе больше не нужен.
– Пожалуй, что так, – кивнула я.
Он бросил взгляд на дом, на небо и потом опять на меня. Затем мягко поцеловал в лоб и улыбнулся с некоторой печалью, которая, как я предполагаю, скоро пройдет. Быстрым шагом он вернулся к своей великолепной машине, энергично сел за руль и умчался, да так, что только колеса завизжали. Я проводила машину взглядом.
Кто-то позвал меня по имени. Я повернулась, Линк, широко улыбаясь, шел ко мне.
Нежно глядя мне в глаза, он спросил:
– Ну, все улажено?
– Да, – ответила я серьезно.
Он взял меня за руку, и мы вместе вошли в дом.
