Книга Маленькая красная записная книжка - София Лундберг

– Ужасно видеть тебя прикованной к кровати! Все еще болит? Мне прилететь?

– Нет, Дженни, что это даст? Что тебе делать со старой каргой? Ты молода, должна веселиться, а не присматривать за калекой. – Она разворачивает ноутбук, который ей принес священник, и машет заправляющей кровать медсестре: – Сестра, подойдите и поздоровайтесь с моей Дженни.

Медсестра подходит и с любопытством рассматривает единственного посетителя Дорис:

– О, скайп? Новые технологии вас не пугают?

– Нет, это не про Дорис, она всегда первая, когда дело касается новинок. Более волевой старушки не найдете, – смеется Дженни. – Но вы же присматриваете за ней? С ногой все будет в порядке?

– Конечно же присматриваем. Мы оказываем ей лучший уход из возможных, но я не могу сказать, как у нее дела. Хотите поговорить с ее лечащим врачом? Если да, я могу организовать вам звонок.

– Конечно. Если ты не против, Дорис?

– Не против, ты все равно никогда не верила тому, что я тебе говорю, – улыбается Дорис. – Но если он скажет, что я скоро умру, ты должна ответить ему, что я уже знаю об этом.

– Прекрати так говорить! Ты не умрешь. Мы уже это решили.

– Ты всегда была наивной, моя дорогая Дженни. Но ты же видишь, как я выгляжу? Смерть ждет меня в каждой морщинке, устроившейся на моей теле. Скоро она сломит меня. Это не изменить. И знаешь, что? Это будет просто прекрасно.

Дженни и медсестра обмениваются взглядами, одна выгибает бровь, вторая раздувает щеки, словно медленно вздыхает. Медсестра расправляет подушку Дорис и исчезает за дверью.

– Дорис, ты должна прекратить разговоры о смерти. Я даже не хочу слышать эти глупости. – Дженни вдруг переключается на английский. – Джек! Иди сюда и поздоровайся с тетушкой, она сильно пострадала и лежит в больнице.

К компьютеру подходит долговязый подросток. Он машет и улыбается. Его быстрая улыбка вспыхивает серебристыми брекетами, но потом он смущается и закрывает рот.

– Смотрите, – говорит он ей на шведском, а потом переключается на английский: – Зацените.

Он разворачивает компьютер к коридору. Затем встает на скейтборд, широко расставив ноги. Отводит одну ногу, подбрасывая доску, и приземляется обратно.

Дорис аплодирует и кричит:

– Браво!

– Я же говорила, никакого скейтборда в доме! – шипит Дженни. И поворачивается к Дорис: – Он совершенно зациклился на этой штуке. Что с ним такое? Кусок дерева на колесах занимает весь его день. А если не колеса, которые нужно подкручивать или менять, то трюки, в которых нужно упражняться. Видела бы ты его колени, шрамы, с которыми ему придется жить до конца своей жизни.

– Отстань ты от него, Дженни. Можно же купить ему наколенники?

– Наколенники? На подростка? Нет, я пыталась, но он отказывается. А я вряд ли смогу закрепить их скобами на его коже. Видите ли, это не круто.

Она закатывает глаза и вздыхает.

– Он молод, позволь ему быть молодым. Несколько шрамов не убьют его. Лучше пусть они будут снаружи, чем внутри, на его душе. Он кажется счастливым.

– Да, он всегда счастливый. Наверное, мне повезло. У меня хорошие дети.

– У тебя замечательные дети. Жаль, я не могу прилететь к вам и обнять всю вашу компанию. Как замечательно, что мы можем так общаться. Раньше было трудно оставаться на связи. Я когда-нибудь рассказывала тебе, какой была молодой, когда в последний раз видела свою маму?

– Да, рассказывала. Знаю, тебе было сложно. Но ты хотела вернуться в Швецию – и вернулась.

– Да, вернулась. Иногда я задумываюсь, не лучше бы мне было остаться с тобой, с тобой и твоей мамой.

– Нет, уф, не говори так. Не начинай о чем-то сожалеть, тебе есть о чем сейчас переживать. Если напала ностальгия, думай о хорошем, – улыбается Дженни. – Хочешь приехать сюда? Мне найти в Сан-Франциско интернат?

– Ты самый прелестный человек на свете, как я рада, что у меня есть ты, Дженни. Но нет, спасибо, я останусь здесь, как и планировала. Нет сил ни на что другое… Кстати о силах, мне пора отдыхать. Обнимаю тебя, любимая. Передавай привет Вилли. Скоро увидимся?

– Обнимаю тебя, Дорис! Да, через неделю в то же время. Тебе как раз сделают операцию…

– Да, – вздыхает Дорис. – Сделают.

– Не волнуйся, все будет хорошо. Ты в два счета встанешь на ноги, вот увидишь, – кивает Дженни, распахнув глаза.

– Через неделю в то же время, – бормочет Дорис и посылает обязательный воздушный поцелуй.

Она торопится отключиться от Дженни и ее энтузиазма, но тишина падает на нее, как тяжелое сырое одеяло. Она смотрит на темный экран. У нее не остается сил, чтобы двигать руками и завершить записи, как она планировала. Дышать тяжело, и во рту появляется горький вкус желчи. Болеутоляющее расстроило ее желудок, он раздулся и болит.

Она передвигает все еще теплый ноутбук на живот, закрывает глаза и позволяет теплу подействовать.

В палату заходит медсестра. Она убирает ноутбук на нижнюю полку тумбочки. Затем натягивает одеяло на спящую Дорис и выключает свет.

С. Смит, Аллан

По моим венам словно разлился углекислый газ. Той ночью я не могла заснуть, а весь следующий день словно парила в небесах. После работы я выбежала из универмага, перепрыгивая через две ступеньки за раз. К тому времени, как я добралась до парка, он уже ждал меня на скамейке. С альбомом в руке. Он сосредоточенно рисовал карандашом. Обнаженную женщину с ниспадающими по телу волосами, частично прикрывающими грудь. Меня это смутило. Он перевернул альбом, когда заметил мои покрасневшие щеки. И робко улыбнулся.

– Я просто пытался по памяти запечатлеть твою красоту, – пробормотал он.

Я села рядом с ним, и он пролистал свой альбом, показывая мне другие рисунки, в основном здания и сады. Он хорошо рисовал, решительными линиями улавливал детали и углы. На одной странице он зарисовал магнолию, ее толстые ветви сплошь покрыты изящными нежными цветками.

– Какой твой любимый цветок? – спросил он, продолжая рассеянно рисовать.

Я задумалась и вспомнила цветы дома, в Швеции, по которым так сильно скучала. В итоге я назвала розы и рассказала ему о тех белых, которые росли снаружи папиной мастерской. Рассказала, как скучала по нему, про его смерть и как это случилось. Он обнял меня и прижал к себе, чтобы я положила голову к нему на грудь. Он медленно гладил мои волосы.