В схожем эксперименте (Shaner et al. 1994) были сопоставлены случаи разного вида самораскрытия. Выяснилось, что в разговоре с пожилыми собеседниками, молодые коммуниканты раскрываются даже чаще, чем пожилые. Однако сопоставление именно болезненных самораскрытий показало, что они происходят в два раза чаще со стороны пожилых участников разговора.
Считается, что болезненные самораскрытия нарушают нормы саморепрезентации во время беседы с незнакомыми людьми (Berger et al. 1982; Coupland et al. 1988). Обычно речь идет о нарушении трех норм саморепрезентации: (1) не передавать информацию личного характера новым знакомым, (2) не пересказывать какую-либо негативную информацию о себе, (3) не раскрывать о себе слишком много во время первого разговора. Как следствие нарушения нормы болезненные самораскрытия обычно оцениваются негативно слушателями, причем как сама полученная информация, так и ее пожилой проводник. Рассчитывают ли на такую реакцию пожилые люди, раскрывая свои наболевшие проблемы? Когда задается вопрос, почему престарелые коммуниканты раскрывают о себе болезненную информацию, в ответ нередко можно услышать утверждения о том, что пожилые люди хотят представить себя в лучшем свете, найти подходящие объяснения своим болячкам, слабостям и ущербности. Следуя теории коммуникационного приспособления можно считать, что пожилые коммуниканты стремятся таким образом сохранить лицо и защитить свое «я». Другим объяснением болезненных самораскрытий является мотив самоидентификации — темы смерти друзей и супругов, темы болезней естественны для пожилого возраста и помогают пожилым лучше объяснить и представить себя окружающим (Bonnesen & Hummert 2002, 280). Болезненные самораскрытия помогают также ограничивать темы разговора и позволяют избежать невыгодных сравнений с более молодым собеседником, которые могли бы возникнуть, если бы, например, зашел разговор о спорте, туризме или романтических отношениях. Еще одним мотивом болезненных самораскрытий может быть стремление пожилых собеседников поддерживать контроль за ходом разговора, переводя разговор к привычным жалобам. Нередко, у пожилых вырабатывается устойчивая привычка к болезненным самораскрытиям, которые становятся просто рутинным способом поддержания коммуникации.
Помню, как моя прабабушка в последние 5-7 лет жизни, (а она дожила до 93 лет) часто и слезно жаловалась на боли в спине, на неуважение со стороны невестки, на раннюю смерть двоих сыновей, на недостаток внимания со стороны близких: «Вот не станет меня, так попомнит, как она со мной не разговаривала, да уже поздно будет». Репертуар и даже последовательность болезненных самораскрытий у прабабушки были хорошо известны членам семьи. Жалобы, как правило, заканчивались предложением попить чаю. В процессе чаепития настроение у прабабушки улучшалось и гут уже можно было услышать от нее более приятные воспоминания, например, об игре в рулетку в Монте-Карло. В Монте-Карло прабабушка была во время своего медового месяца на рубеже веков, девятнадцатого и двадцатого, когда прадедушка для своей молодой жены устроил поездку по Европе. Оказавшись впервые в казино, прабабушка не смутилась и в рулетку поставила на черное. Прадедушка же решил подстраховаться и, ничего не говоря жене, поставил на красное точно такую же сумму. В результате семейный бюджет не выиграл, но и не пострадал. Эту историю бабушка рассказывала множество раз и обычно за чаем.
Молодые участники общения более негативно реагируют на болезненные самораскрытия пожилых людей (Bonnesen & Hummert 2002, 289) — рассказы о смертях и болезнях часто воспринимаются ими как неуместные, неподходящие, слишком личные и т. д., а сами пожилые коммуниканты оцениваются ими в качестве малокомпетентных. Пожилые же собеседники оказываются более расположенными к выслушиванию болезненных самораскрытий в разговоре. Вероятно, можно судить о том, что с возрастом меняются нормы самораскрытия. Здесь, как кажется, хорошо прослеживается действие принципа взаимной выгоды, описываемого в рамках теории социального обмена: многие пожилые люди готовы с сочувствием выслушивать болезненные самораскрытия незнакомых людей, но в свою очередь нередко и сами стремятся поделиться собственными болезненными переживаниями в расчете на внимательное и участливое выслушивание.
Еще одним стереотипом коммуникативного поведения пожилых людей является раскрытие ими своего возраста (Coupland et al. 1991). Раскрывая свой возраст в разговоре, пожилые люди тем самым часто переводят беседу на обсуждение возраста. По наблюдениям Coupland et al., обсуждение возраста у пожилых людей нередко играет роль объяснения состояния здоровья, каких-либо проявлений болезни. Заявления о возрасте также иногда делаются, чтобы подчеркнуть контраст между реальным состоянием здоровья и тем состоянием, которое обычно связывается с определенным возрастом. «Ведь мне уже 82! Да что вы, ну вам никак не дашь! Другие в этом возрасте уже и из дома не выходят, а вы, вот смотрите, каким вы огурцом!...». Nussbaum & Bettini (1994) записали разговоры между внуками и внучками и их бабушками и дедушками, где последних попросили рассказать что-либо, что, по им мнению, «раскрывает смысл жизни». Авторы работы отметили, что почти в каждом рассказе бабушки и дедушки упоминали о своем возрасте. Дедушки говорили в основном о здоровье и о своих юношеских воспоминаниях, а бабушки предпочитали говорить о семье и о семейной истории.
К другим негативным стереотипам пожилых нередко относят забывчивость, одиночество, плохое состояние здоровья и дурашливость. Впрочем, с пожилым возрастом в странах Запада ассоциируются далеко не только негативные стереотипы. В работе (Hummert et al. 1994) при анализе ассоциаций, связанных с пожилым возрастом, было выделено 12 стереотипов, к которым были подобраны соответствующие прилагательные предприимчивый, активный, хорошо информированный (adventurous, active, well informed), патриотически настроенный, ностальгирующий, убежденный (patriotic, nostalgic, determined), жалующийся, озлобленный, требующий (complaining, bitter, demanding), в депрессии, безнадежный, заброшенный (depressed, hopeless, neglected).
Перечисленные стереотипные черты вполне пригодны и для описания пожилых граждан России. Например, в нынешних российских условиях хорошо известны группы пожилых людей, активных, хорошо информированных, патриотически настроенных и убежденных, которые с ностальгией вспоминают Советский Союз и времена развитого социализма, и решительно поддерживают политические партии и движения коммунистического и социал-демократического толка, выходя на митинги и демонстрации. С другой стороны, стереотип заброшенного, озлобленного российского пенсионера, жалующегося на маленькую пенсию, непомерно растущие цены и квартплату, наглое и заносчивое поведение новых хозяев жизни, широко растиражирован и в российской прессе, и на некоторых телевизионных каналах (по крайней мере в 90-е гг.).
Примечательно, что стереотипы старости предстают несколько по-иному в случае, когда общение происходит между близкими людьми, например, между внуками и их бабушками и дедушками. Родственная близость влияет на оценку молодыми людьми их бабушек и дедушек следующим образом. По результатам исследования (Pecchioni & Croghan 2002) был сделан вывод о том, что, если у молодого человека или девушки живы дедушки и бабушки, то именно степень близости со старшими родственниками определяет более или менее положительное отношение к общению с пожилыми, вне зависимости от возраста бабушки или дедушки. Впрочем, достаточно высокая степень близости к бабушкам и дедушкам не исключает и отрицательные стереотипные оценки. Исследователи подчеркивают, что у молодых людей именно отношение к их собственным бабушкам и дедушкам (Fox & Giles 1993; Williams & Nussbaum 2001) влияет на формирование отношения к старению и старости в целом и на формирование соответствующих стереотипов.
