Был конец апреля, погода стояла ясная, солнечная. Липы на бульваре подернулись нежно-зеленой дымкой, на газонах поднялась молодая, по-весеннему яркая травка, и пьяные от солнца и первого настоящего тепла воробьи, собираясь огромными стаями, устраивали в ней громкие ссоры. Все скамейки на бульваре в одночасье оказались заняты несметными полчищами пенсионеров обоего пола: старушки прогуливали внучат, которые шумели не хуже воробьев, а старички играли в шахматы, забивали козла и между делом из спортивного интереса заигрывали со старушками. Дом Льва Валерьяновича, как на грех, стоял в самом торце бульвара, замыкая его, и из окна своей квартиры Григорович видел кипение пенсионной жизни как на ладони. Лев Валерьянович овдовел задолго до выхода на пенсию, сидеть одному в квартире было скучно, и его так и подмывало присоединиться к "коллегам" – сыграть партию-другую в шахматишки (тут, кстати, равных ему было мало), постучать домино под азартные выкрики сосущих валидол болельщиков и даже состроить глазки какой-нибудь симпатичной, благообразной и не обремененной избыточным количеством внуков старушенции. Но накануне, опять же как на грех, у него приключился прострел в пояснице, да такой, что Лев Валерьянович и по квартире-то передвигался с превеликим трудом, согнувшись в три погибели и обмотав многострадальную свою поясницу старым пуховым платком покойной супруги. Поэтому ему только и оставалось, что сидеть у окна в скрипучем кресле-качалке, покряхтывать и рассеянно читать очередной детектив в пестрой обложке, время от времени бросая наружу завистливые взгляды.
Действие в книженции, которую читал Лев Валерьянович, близилось к кульминации: гремели автоматные очереди, взрывались и дымно пылали страшно дорогие автомобили, бритоголовые крепыши в кожаных куртках умирали пачками в безуспешных попытках остановить героя – скромного, неразговорчивого мужчину заурядной наружности, который один за другим совершал немыслимые подвиги, на каждом шагу спасал чьи-то жизни и только что пули зубами не ловил. Лилась кровь, сверкали, переливаясь чистейшими спектральными цветами, крупные, размером с кулак, бриллианты, благородно поблескивали штабели золотых слитков, и вечно чем-то озабоченные красавицы из высшего общества, забыв о делах и проблемах, так и норовили соблазнить героя и тем отвлечь его от спасения мира. Лев Валерьянович еще не смеялся, но был к этому очень близок; его заставляла сдерживаться только ноющая боль в пояснице, из-за которой он боялся шелохнуться, потому что с прострелом не шутят.
И тут раздался звонок в дверь. Лев Валерьянович опустил книгу и с неудовольствием покосился в сторону прихожей. Была надежда, что это опять кто-то ошибся квартирой – случалось такое, и не раз, – но в дверь продолжали названивать, и Григорович задумался, кого это могли принести черти. После минутного размышления он пришел к выводу, что это может быть кто угодно – от почтальонши с какой-нибудь дурацкой телеграммой до соседа снизу с какой-нибудь не менее дурацкой претензией. Судя по настойчивости, с которой визитер терзал многострадальную кнопку звонка, это таки был сосед – опять, наверное, будет жаловаться на протекающую трубу в сортире или собирать подписи под очередной коллективной петицией.
Поначалу Лев Валерьянович решил притвориться, что его нет дома, тем более что его поясница решительно не хотела покидать кресло. Однако звонок все дребезжал, и под этот скребущий по нервам аккомпанемент богатое воображение Льва Валерьяновича начало рисовать ему все более мрачные картины постигшего соседа снизу стихийного бедствия и последствий, которые могло возыметь продолжительное бездействие. Пенсионер окончательно взволновался, усовестился, с кряхтением выбрался из кресла и, согнувшись без малого пополам, похромал открывать.
За дверью стоял совершенно незнакомый мужчина лет сорока пяти, сухопарый, подтянутый и одетый со сдержанной роскошью человека, знающего толк в тряпках и могущего позволить себе не обращать внимания на ценники.
– Здравствуйте, – не делая попытки войти в квартиру, произнес незнакомец. – Что же это вы даже не спрашиваете, кто там?
– Можно подумать, мне станет легче, если вы ударите меня по лысине не просто так, а после того, как что-нибудь соврете, – сварливо ответил Лев Валерьянович. – Только предупреждаю, брать у меня нечего. Впрочем, – добавил он, еще раз окинув взглядом фигуру гостя, – на грабителя вы не похожи. Слишком хорошо одеты. Исходя из заданного вами глупого вопроса, я бы решил, что вы из милиции, но милиционеры тоже так не одеваются... Может, вы ошиблись дверью?
Гость улыбнулся.
– Вряд ли. Я бы, конечно, спросил, не вы ли Лев Валерьянович Григорович, но и так вижу, что это вы. Я о вас много слышал – и о вашей проницательности, и о ваших непревзойденных профессиональных качествах. Рад видеть вас в добром здравии.
– Этот поц еще и издевается! – возмутился Лев Валерьянович. – Вам бы такое здравие, молодой человек, так вы бы десять раз подумали, прежде чем приходить сюда! Вы кто такой, позвольте узнать?
– Мне бы не хотелось показаться невежливым, – ответил гость, – но и обсуждать мое дело, стоя на лестничной площадке, тоже, знаете ли, как-то... Вы же умный человек, должны понимать.
– Ба! – закричал Лев Валерьянович. – Я все понял! Вы этот, как его... дистрибьютор! Что вы продаете: косметику, посуду, стиральный порошок? Так вы зря стараетесь, у меня все есть, кроме лишних денег и лишнего времени. Будьте здоровы, юноша! Советую вам попытать счастья этажом ниже.
Он попытался захлопнуть дверь, отлично понимая при этом, что ведет себя как старый вздорный еврей, каковым, впрочем, и являлся на самом деле. Однако гость, чтоб он был здоров, не пошел на поводу у стариковского раздражения, попросту удержав готовую захлопнуться дверь носком своего дорогого кожаного ботинка.
– Прошу прощения, – вежливо, но твердо сказал он, – но я действительно явился по делу, и у меня мало времени.
– Если у вас такое важное дело, что вы готовы ворваться ко мне в квартиру силой, – заявил Лев Валерьянович, выразительно глядя вниз, на все еще упиравшийся в дверь ботинок, – то вместе с моим именем и адресом вы могли бы узнать и номер телефона. Позвонили бы и узнали заранее, хочу я иметь с вами какие-то дела или, может быть, не хочу. А я таки не хочу, чтоб вы знали.
– Мне нужно произвести графологическую экспертизу, – сказал гость, пропустив мимо ушей язвительную тираду Льва Валерьяновича, – и я очень вас прошу: не откажите.
– Я давно отошел от дел, – ответил Григорович. – В этом городе достаточно экспертов, обратитесь к ним.
– Лев Валерьянович, – терпеливо произнес гость, – клянусь, это вас заинтересует. Кроме того, как только вы посмотрите на имеющийся в моем распоряжении документ, вы сразу поймете... поймете все. И то, почему я не позвонил заранее, и почему не спешу представляться, и, главное, почему пришел к вам, а не на Петровку. Кроме того, я готов хорошо заплатить. Очень хорошо, поверьте. Но главное – профессиональный интерес. Уверяю вас, с таким делом вам не приходилось сталкиваться никогда.
– Фу-ты, ну-ты, – проворчал Лев Валерьянович, не желая признаваться даже самому себе, что испытывает жгучее, совсем не стариковское любопытство. Кроме того, как только он услышал об экспертизе, в нем моментально родилось и начало крепнуть желание еще разочек напоследок тряхнуть стариной, испытать себя в деле, которому посвятил всю свою сознательную жизнь. Словом, теперь он не отпустил бы гостя ни за какие коврижки, но гостю об этом знать было вовсе не обязательно.
