– Ты что-то тихий сегодня, – сказала она.
– Никогда не был в этом городе.
– Нет, – сказала она. – Дело не в этом.
Я передал ей чашку и сел за письменный стол у окна. Я смотрел, как она помешивает в чашке кофе, заглядывая в нее, словно пытается там что-то прочесть.
– Что тебе известно о Маркусе? – спросила она.
– Работает с размахом. Все уходят от него богатыми.
– А о нем самом ты что-нибудь знаешь?
– Нет, – ответил я. – Не больше, чем о тебе, хотя мы знакомы почти восемь лет. Ты знаешь о нем что-то, что неизвестно мне?
– Я знаю, что он далеко не дурак, – сказала она.
Я кивнул:
– Похоже, он все просчитывает до мелочей. Мне это нравится. Он производит впечатление человека, который знает, что делает.
– Но ведь ты не знаешь наверняка, знает ли он, что делает. – Ты права.
Она поставила свою чашку на стол. Закинула ногу на ногу, поджала губы и как будто о чем-то задумалась. Казалось, она хотела что-то сказать, но не находила слов и вообще сомневалась, стоит ли заводить разговор.
– Это я рассказала ему о тебе, – наконец произнесла она.
Я молчал.
– Он сказал, что нуждается в свежих силах, и я дала ему адрес твоей электронной почты. Не думала, что ты откликнешься. Подозревала, что даже не станешь открывать письмо. Ты ведь ненормальный. Отказываешься от дел, о которых другие могут только мечтать. Вот я и решила, что написать-то он тебе напишет, но ты не ответишь. Сидишь себе, думала я, где-нибудь в Средиземноморье, читаешь книжки или перерисовываешь старинные римские фрески… Пока не подвернется что-нибудь особенно интересное.
– Но я здесь, – сказал я.
– Да, ты здесь. И я не понимаю, радоваться мне этому или огорчаться.
Я уставился в свою чашку. Анджела уперлась каблуком в ковер. Я ждал, что она продолжит свою речь, но она молчала, словно заблудилась в собственных мыслях.
– Я хочу, чтобы ты нарисовал мне долларовую банкноту, – будто очнувшись, произнесла она.
– Что?
– Прямо сейчас. Нарисуй мне купюру достоинством в один американский доллар.
– Виртуально? Или на самом деле?
– На самом деле. Ты каждый день видишь эти бумажки. Держишь их в руках. Я не требую идеального сходства с оригиналом. Нарисуй, как сумеешь.
– Но зачем?
– Считай это частью обучения.
– Я не силен в подделках.
– Я не прошу тебя подделывать долларовую банкноту. Я прошу ее нарисовать.
– А в чем разница?
– Меня интересует твое представление о купюре в один доллар. Считай это упражнением на тренировку памяти. Вот мне, например, достаточно одним глазом взглянуть на карту, и я ее мгновенно запоминаю. Но это не врожденный дар. Я этому научилась. Рассматривала сложные схемы и по памяти копировала их. Кстати, это совсем не так легко. Но тебе следует этому научиться. Начни с долларовой банкноты. Вот, у меня даже ручка есть подходящего цвета.
Она открыла сумочку, достала зеленый фломастер и положила его на стол рядом со стопкой почтовой бумаги. Я уставился на нее. Она уставилась на меня.
– Хорошо, – сказал я.
Я взял фломастер и нарисовал прямоугольник. Задача показалась мне пустяковой. Кто не знает, как выглядит долларовая купюра? Но, едва я попытался мысленно соединить все детали, картинка начала рассыпаться. Слишком много подробностей стерлись из памяти. Я помнил только общий вид банкноты. Поэтому поставил единицу во все четыре угла. Вспомнил, что цифра в левом верхнем углу окружена цветочным орнаментом, и обвел ее. Вокруг цифры в правом верхнем углу, кажется, было что-то вроде щита, я добавил и эту деталь. В центре нарисовал овал и схематично изобразил портрет Вашингтона, а сверху написал: «Соединенные Штаты Америки». Под портретом вывел: «Один доллар». Затем перевернул листок и предъявил Анджеле результат своих трудов.
– Не годится, – сказала она. – Попробуй еще раз.
Я посмотрел на свой рисунок, пытаясь понять, где ошибся, после чего взял новый листок.
Я начал с того же прямоугольника, зная, что с ним уж точно не будет проблем. Расставив по углам цифры, нарисовал цветочный орнамент слева и щит справа. Овал с портретом занял свое место, как и надписи «Соединенные Штаты Америки» и «Один доллар». На этот раз я вспомнил, что вверху должны быть слова «Федеральная резервная банкнота», а по обеим сторонам портрета – официальные печати, так что я нарисовал два круга. Под словом «Америки» я поставил ряд случайных чисел, а под словом «Соединенные» написал: «Является законным платежным средством по всем долговым обязательствам, публичным и частным». Извилистыми линиями изобразил условные подписи под каждой печатью. Анджела остановила меня, прежде чем я закончил:
– Никуда не годится.
Я скомкал листок и взял третий.
Нарисовал прямоугольник. Расставил по углам цифры.
– Уже не так, – сказала она.
Я отшвырнул листок.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.
– Хочу тебя кое-чему научить.
– Чему, например?
– Критическому взгляду на вещи, которые ты считаешь очевидными.
Я сердито закусил губу.
Анджела достала из сумочки долларовую купюру и положила передо мной лицевой стороной вверх. Купюра была новенькая. Гладкая и хрустящая, будто только что отпечатанная.
Я пригляделся.
Банкнота была черно-белая, если не считать зеленых серийных номеров и печати казначейства. Я с изумлением изучал черно-белую графику.
– Память – забавная штука, – сказала она. – Мы убеждены, что американские деньги – зеленые, хотя лицевая сторона банкнот черно-белая. Но урок не в этом.
Я не мог оторвать глаз от злосчастной купюры.
Она продолжила:
– Урок в том, чему верить, а чему нет.
Взяла со стола фломастер, встала и ушла. Ее кофе остывал в чашке на столе до самого утра, пока я его не вылил. Долларовая бумажка продержалась дольше. Она до сих пор где-то у меня валяется. Я храню ее как напоминание. Только вот не знаю о чем.
На следующий день мы приступили к работе.
14
Атлантик-Сити
Я следовал коротким извилистым маршрутом через центр города, мысленно реконструируя отходной путь Риббонса. Я представил себе, как он мчится, выжимая из машины максимум, пока не треснет шасси и из-под капота не повалит дым. В руль он вцепился мертвой хваткой. Из-под колес летели искры. Охлаждающая жидкость и масло текли ручьями. Но Риббонс гнал вперед. Он не мог иначе. Или бешеная гонка – или тюрьма.