Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
— С вами тележурналист и ведущий Шабкат Мухаметдинов, — продолжал он. — Сегодня у нас не самое обычное интервью. Думаю и надеюсь, что такого вы, уважаемые зрители, еще не видели. Дело в том, что мы находимся в горах Дагестана, в пещере, где обосновался джамаат моего двоюродного брата Латифа, прибывший в Дагестан с Ближнего Востока, насколько я знаю, из Сирии. Латиф воевал там в рядах бойцов Исламского государства Ирака и Леванта. Мой кузен согласился ответить на некоторые мои вопросы. Надеюсь, что вас, уважаемые зрители, заинтересует наш разговор. Итак, Латиф, начнем издалека. Что привело тебя в ИГИЛ, заставило взяться за оружие? — Шабкат протянул микрофон брату.
Он надеялся, что тот возьмет его в руку, но Латиф этого не сделал. Поэтому Шабкату пришлось держать его в наполовину вытянутой руке. Микрофон был не тяжелым. Тем не менее это было неудобно, поскольку ответы планировались длинные и держать руку в одном положении Шабкату пришлось бы долго.
Но настоящему журналисту положено терпеть любые неудобства ради получения такого вот сенсационного материала. Шабкат так и делал. Он терпел.
— Изначальным толчком, который в итоге и привел меня в Сирию, стало чувство справедливости. Оно является совершенно естественным для каждого горца, каковым я являюсь всю жизнь, с момента рождения, — ответил Латиф. — Я жил и воспитывался в России. Не знаю, как было во времена Советского Союза. Люди говорят об этом по-разному. Ведь и тогда, не только сейчас, их жизнь складывалась не одинаково, а собственного опыта такого рода я не имею.
Шабкат удивлялся тому, как грамотно строил свои фразы его двоюродный брат. Видимо, он и в самом деле учился в исламском университете Эр-Рияда и освоил там искусство красноречия. Хотя, конечно, цветистая арабская речь сильно отличается от русской. Сперва Латиф, наверное, научился правильно, грамотно говорить на арабском, а потом, как видно, сумел перенести свои навыки и на русский язык.
При этом у Шабката создавалось впечатление, что сильный акцент, присущий Латифу, совсем не мешал ему. Даже наоборот. Он только придавал его речи убедительность, создавал мощную иллюзию откровения.
— Я искал справедливости, можно сказать, с самого детства, сначала у себя в Дагестане, в родном селе и в Махачкале, потом и в Москве, где прожил несколько лет. Увы, я везде встречал неприятие своих поисков. Меня мало кто понимал хотя бы потому, что люди не хотели этого делать. Едва ли не каждый человек считал, что справедливость должна существовать для него одного. Настоящей, всеобщей справедливости никто вокруг меня не хотел. Каждый желал только личных благ, считал справедливым именно это. Результат всем известен — мощнейшее расслоение общества, неодолимое финансовое и социальное неравенство. Я продолжал поиски. Знакомые рассказали мне о создании Исламского государства Ирака и Леванта. Всеобщая и полная справедливость была завещана ему самим Создателем. Я в то время учился в Саудовской Аравии, знакомился с историей ислама. Там у меня был хороший друг-афганец, которого на учебу направила «Аль-Каида». Оттуда ему пришел приказ по окончании учебы встать в ряды бойцов ИГИЛ. Я, признаться, в те времена не видел разницы между ним и другими исламскими странами, не понимал, почему они иногда воюют между собой. Друг объяснил мне, что только ИГИЛ придерживается истин, завещанных нам Аллахом, не только на словах, но и на деле, живет по ним. Он привел конкретные примеры в доказательство своего мнения и позвал меня с собой. Сказал, что за ИГИЛ воюют девятьсот дагестанцев и тысяча семьсот чеченцев. Там немало и представителей других мусульманских народов, проживающих на Северном Кавказе. Мне очень хотелось встретиться с земляками. Я даже сумел уговорить нескольких студентов исламского университета, с которыми сдружился в Эр-Рияде, примкнуть к нам. Так у меня возник костяк моего собственного будущего джамаата.
— Значит, это все-таки вопрос веры, не так ли? Ты воюешь прежде всего именно за нее, да? — спросил Шабкат.
Он пожелал перевести разговор с политического уклона на религиозный. Такое интервью вызовет меньше нареканий в его адрес. Политика вообще вещь чересчур скользкая. Ты никогда точно не знаешь, как воспримут какие-то конкретные люди твою простейшую фразу. Ты ей даже внимания не уделил, сказал и забыл, а она оказалась доминантной.
— Вопрос веры вообще является главенствующим во всей нашей жизни, — ответил брат не слишком охотно. — Сам посуди, как нам следует понимать веру наших предков. Так, как видели ее они сами? Или так, как нам сегодня преподносят ее, то есть в виде религии, которую имамы, купленные государством, подогнали под его нужды?
— Но ведь так происходит не только в России. Это повсеместное явление.
— Именно поэтому Исламское государство и начало создаваться не в России, а на Ближнем Востоке, где возникла и начала свою трансформацию в современные формы наша вера. Ты думаешь, случайно в Саудовской Аравии ваххабизм признан государственной религией? Нет, не случайно. Тамошние власти и богословы уже осознали необходимость возвращения к собственным истокам. Потому в этом государстве почти искоренена преступность. Мы добиваемся, чтобы так происходило по всему миру. Сначала только там, где господствует ислам. Нас, мусульман, в мире больше полутора миллиардов. Мы живем во многих странах, кажется, в ста двадцати, причем в двадцати восьми из них ислам признан государственной религией. Потом наши идеи разрастутся вширь так же, как это произошло в седьмом веке. Первоосновной ислам — религия всеобщей справедливости. А все иное — путь в пропасть. Без справедливости невозможно развиваться и двигаться вперед. Да, в исламском мире тоже существуют банки. Но им запрещено давать деньги под проценты. Разве это не справедливо? Все богатства на земле принадлежат только Аллаху и даются людям во временное пользование. Для чего? Для того чтобы копить их? Так нас учат европейская и американская цивилизации. Ислам велит делиться богатством с неимущими. Но это только маленький штрих, один из многих.
— Похоже, ты неисправимый… романтик. — Шабкат не сразу нашел самое мягкое определение для идей брата. — Однако как тогда вообще могут существовать банки в исламском мире?
— Есть множество вариантов. Например, человек доверяет свои деньги банку с тем, чтобы тот финансировал определенный экономический проект, который будет приносить прибыль. В этом случае кредитор и заемщик находятся в равных условиях и не делятся на богатого и бедного. Эта операция по-арабски называется мушарака. Но я опять же скажу, что это только одна из форм банковской деятельности. Их, не использующих проценты, множество. Я говорю о банках только как о маленьком примере возвращения к первоосновному исламу, отличному от повсеместно существующего, не обеспечивающему справедливость. А само понятие первоосновного ислама несравненно шире. Оно охватывает практически все сферы нашей жизни. Вот такие истины мы и хотим нести людям. К сожалению, многие не желают нас понимать.
— Да, люди в большинстве своем не захотят принять твои доводы. Даже те, которые искренне считают себя истинно верующими. Ведь ни ты, брат, ни твои люди не пользуетесь поддержкой населения даже в нашей, мусульманской республике.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
