Живя с отцом и матерью в Лондоне, она встречала множество людей, в том числе мужчин самых разных социальных положений.
Конечно, многие из них льстили ей, говорили комплименты и даже, когда представлялась возможность, пытались поцеловать «хорошенькую девчушку».
Но Катерина вполне могла постоять за себя, когда дело касалось друзей ее отца. Она смеялась над их комплиментами, уклонялась от их поцелуев, а эти люди были слишком умны и хорошо воспитаны, чтобы пугать или обижать ее.
И все же, она не была бы женщиной — к тому же наполовину венецианкой, — если бы не мечтала о человеке, которого однажды полюбит, и который полюбит ее.
Увидев герцога в гондоле, Катерина поняла, что он — ее идеал того, как должен выглядеть мужчина, и когда герцог поцеловал ее, девушке показалось, будто он вынул ее сердце из ее груди и забрал его себе.
«Я люблю его, но он ни в коем случае не должен этого узнать, потому что видит во мне одну лишь помеху и хочет избавиться от меня».
Эта мысль вызвала бы новый поток слез, не скажи себе Катерина строго, что если она будет продолжать плакать, то герцог еще больше разъярится.
Обычно девушка не теряла самообладания, но бессонная ночь, эмоциональная реакция на мысль о браке и страх перед женихом ослабили ее защиту.
Она встала с кровати и умылась — таз был привинчен в углу каюты.
Рядом с тазом, в специальном держателе, стоял серебряный кувшин со свежей водой — роскошь, которой немногие наслаждаются, будучи в море.
Катерина смыла слезы и уже причесывалась перед туалетным столиком, когда в дверь постучали.
— Avanti![10]— сказала она по-итальянски, забыв, что слуги на корабле — англичане.
По когда дверь открылась, оказалось, что там стоит герцог.
Обе его руки занимали Катеринины драгоценности, и герцог сначала положил их на кровать, а потом закрыл дверь.
— Я принес их вам, Катерина, Потому что они ваши, и я научу, как их надежно сохранить.
Герцог пересек каюту и, открыв стенную панель, показал девушке тайник, похожий на тот, что он установил в своей каюте, только поменьше.
— Не говорите о нем никому, — предупредил герцог, — даже Хедли. Я подумал, что вы захотите иметь свои драгоценности при себе. Вот ключ.
Его тон и выражение его глаз сказали Катерине, что это в некотором смысле извинение за ту резкость, с какой герцог говорил с ней в салоне.
— Спасибо, — поблагодарила девушка.
— Обед будет только через полтора часа. Я иду на палубу, и позвольте дать вам совет: поскольку вы провели довольно беспокойную ночь, было бы разумно лечь и, если удастся, поспать.
— Я… посплю, — ответила Катерина.
Герцог молчал, глядя на нее, и у девушки возникло ощущение, что он подыскивает слова.
— Нам потребуется около шести дней, чтобы дойти до Неаполя, — сказал наконец герцог, — если не будет встречного ветра. Я предлагаю в течение этого времени не возвращаться больше к данной теме, которая вас явно огорчает. Отложим этот вопрос до тех пор, пока снова не окажемся в порту. Вы согласны?
Катерине показалось, что герцог больше думает о собственном удобстве, чем о ее. В то же время девушка поняла, что нельзя бесконечно спорить и воевать по поводу ее будущего.
Если герцог намерен оставить ее в Неаполе, что пользы сердить его в эти немногие дни, которые Катерина проведет с ним? Ведь тогда под конец он будет еще больше рад избавиться от нее, чем даже сейчас.
— Мы не будем… говорить об этом, — кротко согласилась девушка.
— А теперь ложитесь и отдыхайте, — приказал герцог. — Хедли сообщит вам, когда одеваться к обеду, так что у вас будет время навести красоту.
Герцог улыбнулся, и у Катерины сердце подпрыгнуло от радости.
Его голос больше не был ни сердитым, ни раздраженным.
Девушке даже показалось, что на лице герцога отразилось восхищение, когда он посмотрел на ее волосы. Возможно, он даже заметил, как голубое платье подчеркивает голубизну ее глаз.
Герцог ушел из каюты, и Катерина легла на кровать, снова вспоминая прикосновение его губ. Узнает ли она еще когда-нибудь тот восторг, что охватил ее в объятиях герцога…
Вышло так, что Катерина не присоединилась к герцогу за обедом.
Когда герцог спустился вниз, Хедли сообщил ему, что постучался к девушке, а не получив ответа, заглянул внутрь.
— Юная леди крепко спит, милорд.
— Тогда пусть спит. Истерика всегда утомляет, и отдых пойдет ей на пользу.
— Ночной вахтенный глубоко огорчен, милорд, что принял мисс Катерину, когда та поднялась на борт прошлой ночью, за мадам Одетту.
— Легко ошибиться, когда юная леди носит маску, — ответил его светлость. — Передай вахтенному, пусть забудет весь этот инцидент.
— Он будет очень признателен, милорд, — почтительно сказал Хедли.
Герцог с аппетитом пообедал, а потом удалился в свою каюту продолжить отчет для мистера Питта.
Он был так поглощен своим сочинением, что писал до самого вечера, а когда закончил, то обнаружил, что пора переодеваться к ужину.
Герцог и в море не отступал от своего правила всегда появляться безупречно одетым, и ужин был официальным событием, даже когда герцог ужинал один.
Приняв ванну, он облачился в великолепно сшитый бархатный сюртук, который с его белыми панталонами выглядел достаточно шикарно для любого soime[11], на котором герцог, несомненно, был бы самым красивым из всех джентльменов.
Его галстук был шедевром сложности, и бесценный изумрудный брелок с вырезанными в нем инициалами герцога, сверкал на цепочке для часов, когда его светлость вошел в салон.
Катерина ждала его и почтительно встала при его появлении.
В серых глазах англичанина блеснуло веселье, когда он увидел, что девушка выбрала платье Одетты, за которое он заплатил весьма порядочную сумму у одной из самых дорогих портних на Бонд-стрит.
Сшитое из бледно-зеленого атласа и тюля, с широкими юбками, из-за которых тонкая талия Катерины казалась еще миниатюрнее, оно имело узкий лиф, открывающий мягкие изгибы ее маленьких грудей.
Обнаженные плечи девушки были ослепительно белыми, и по контрасту ее глаза казались ярко-голубыми, а волосы сияли неописуемым великолепием.
— Вы отдохнули? — спросил герцог.
— Мне стыдно, что я так долго спала, — ответила Катерина.
— Не стоит извиняться. Возможно, это лучшее, что вы могли сделать.
Они сели на диван. Хедли принес герцогу бокал мадеры, а Катерина заявила, что ей ничего не нужно.
